Патриот - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Рубанов cтр.№ 18

Никакого разочарования по этому поводу Знаев-старший не испытал – наоборот, с удовольствием послушал ещё раз и ещё.

В хаосе разнонаправленных звуков можно было мгновениями услышать что-то интересное, новое, какую-то обрывочную идею, какие-то две-три ноты, любопытно стоящие рядом. Но для вычленения, обнажения этой небольшой новизны следовало упражняться, работать, брать уроки у мастера, получать от этого мастера подзатыльники, обижаться на мастера и потом опять возвращаться к нему. Знаев-младший никогда не получал подзатыльников за сочинение музыки, поэтому сочинял плохо.

Точно таким же музыкантом был Знаев-старший целых пять лет. Тоже – не попадал в ноты, но не знал сомнений.

Пока слушал сыновнее творение в третий раз – пришла она, хмельная, возбуждённая. Может, ещё более хмельная, чем он сам.

От её волос исходил слабый запах ацетона.

Присела возле него, не включая свет, молча поцеловала – и сразу ушла бесшумно. В любое время года ходила по дому только босиком.

Он почти заснул, одновременно дожидаясь, когда её друзья свалят в ночь, оставив их вдвоём, но друзья были стойкими ребятами и ушли только под утро.

Он слышал, как она прощалась с каждым, как обещала одному обязательно позвонить, другому – прислать чей-то электронный адрес, а третьему – вернуть триста рублей при первой же возможности.

Он лежал, сопел, прислушивался, изнывал от ревности и нетерпения, пелена то сдвигалась, то раздвигалась, подобно театральному занавесу, и когда Гера, наконец, прибежала и забралась к нему под простыню – обнял, прижал к себе так сильно, как только мог.

– Ты пьяный, – прошептала она.

– И ты.

– Как прошёл день?

– Отлично, – искренне ответил он. – Это был один из лучших дней в моей жизни.

– Расскажи.

– У меня есть второй сын. От женщины, про которую я давно забыл.

– Ты видел его?

– Нет. Завтра увижу.

Она вздохнула. Знаев уловил недовольство, даже печаль. Он сомневался, надо ли сообщать ей о своём новом статусе внезапного папаши, – но решил рассказать. Он всегда обо всём ей рассказывал. И ни разу за всё время не соврал, даже в мелочах. Это было главным. Это скрепляло их союз. Не восхищение перед нею – умной, самостоятельной, уверенной и очевидно талантливой, – не физическое влечение, не любовь даже. В первую очередь – абсолютное доверие. Ему казалось, что, если он унизится до лжи или, хуже того, до умолчания, хотя бы в самой мизерной детали, – всё тут же закончится.

К счастью, это продолжалось. И усиливалось даже.

– Я видел фотографии, – сказал он. – И слышал голос. Он – моя копия.

– А его мать?

– Хипстерша средних лет.

– Интересная?

– Может быть. Я не рассматривал.

– Ты действительно её не помнишь?

– Уже вспомнил. Ради такого дела пришлось даже навестить старого приятеля. Товарища тех лет. И разругаться с ним.

– Из-за той девушки?

– Нет. Старые приятели – старые обиды… Ничего особенного. Я ему задолжал.

– Ты будешь помогать сыну?

– Не знаю. Я, наверно, уеду. Со всех сторон прижало. Пора сваливать.

– Надолго?

– Как получится. Тянуть больше нельзя. Сама видишь, в кого я превратился. Кухонный приживала. Штаны, мотоциклетный шлем и зарядка для телефона. Называется – «печальный коммерсант».

– Ты вроде собирался снять квартиру.

– Да, собирался. Но я боюсь жить один. Сниму квартиру – однажды ко мне придут.

– Из-за долгов?

– Чёрт с ними, с долгами.

– Ты всё время поминаешь чёрта. Так нельзя. Накличешь.

– Не страшно. Ты забыла, я – бывший банкир. А все банкиры попадают в ад. В седьмой круг, если быть точным.

– Ты слишком много выпил.

– Я не сам. Один человек посоветовал. Очень крутой колдун.

– Но ты тоже колдун.

– И ты.

Он поцеловал её в глаза, в шею.

– Теперь скажи, как прошёл твой день.

– Никак. Пыталась работать – не смогла.

– Устала?

– Хуже. Эта стадия творческого процесса называется «Я – говно».

– Знакомо, – сказал он.

– Пришлось позвать друзей и напиться.

– Помогло?

– Не очень. Мне всё ещё грустно. Мне двадцать девять лет. А я продала всего одну картину. Меня никто не знает. Галерейщики меня не берут. Я неудачница.

– Ты живёшь в центре Москвы, – возразил он. – Ты умна. У тебя бешеная сила воли. У тебя куча друзей. Они носят тебе вино, траву и булки. У тебя есть вкус и чувство юмора. Ты – везунчик из везунчиков. Миллиарды людей мечтают поменяться с тобой местами. Ты обязательно добьёшься своего.

– Я не знаю, как.

– Пиши картины большого размера. Два метра на три с половиной. Живопись покупают богатые, для них размер имеет значение. Они торчат на всём огромном, у них от этого встаёт. Пикассо был не дурак, он ваял огромные полотна.

– Мне кажется, я не готова к крупной форме.

– Уже готова.

– Откуда тебе знать?

– Я тебя люблю. Я тебя чувствую. Я знаю, что у тебя внутри. Ты давно готова. Оставь старую работу и начни новую. Сделай перерыв, отдохни несколько дней. Съезди куда-нибудь.

– А куда поедешь – ты?

– Ещё не решил, – ответил он. – Скажу, когда всё обдумаю.

Она замолчала.

Он очень хотел дать ей какой-нибудь дельный совет, как старший, как поживший; разве не в том была его прямая обязанность, чтоб развеивать её уныние одной-двумя фразами? Но пусто было в голове.

– Кстати, – сказала она, – я нашла хорошего дизайнера. Придумает любую телогрейку за пять минут. Или это тебе уже не нужно?

– Не нужно? Да это жизненно необходимо! Нет ничего важней! Пусть всё рухнет, но телогрейки – останутся. Назначай встречу на завтра. Заплачу, сколько надо. И ещё тебе, за посредничество…

– Дурак ты. Колдун, называется. Я на друзьях не зарабатываю.

– А мы разве друзья? Мы – секс-товарищи. Сама говорила.

Он прижалась сильней, поцеловала в нос.

– Ты дурак.

– Конечно, – согласился он. – Больше того, я – карикатура. Сбежал с офорта Франсиско Гойи. Поживу в этом мире, покручусь – и вернусь обратно.

– Не торопись обратно. Ты мне ещё здесь пригодишься.

15

В семь с четвертью его разбудил телефон.

– Доброе утро, Сергей Витальевич! – произнёс абонент с чудовищной вежливостью. – Не разбудил?