– И?..
– Да почти двести тысяч отборных воинов вышло в большой поход. По наши души.
– Что же они хотят? Злато? Жито? Сталь?
Брат отрицательно мотнул головой:
– Нас. Всех. Нас. И стариков, и детей, и мужчин, и женщин. Чтобы принести нас в жертву богу своему, Великому Змею, на гигантской пирамиде в своей столице…
– А хотелка не коротка ли?! – теперь вспылил младший, но воинский князь слегка стукнул по Божьей Ладони. Слегка. Чтобы не обидеть, и чуть повысил голос:
– Не коротка! Это сейчас на наших Равнинах двести тысяч их воинов. Может, чуть меньше. Но позади них идёт ещё… Орда… А уж в ней – все полмиллиона…
– Половина миллиона?! – потрясённо переспросил воевода и, получив в ответ утвердительный кивок, охнул: – Перун-громовержец, и сын его, Маниту-сеятель! Помоги и защити племя славов… У нас же…
– Всё верно. Тех, что на суше бьются, – три десятка тысяч. И тех, что в море ходят, – столько же. Да крепкоруких десять тысяч. Всего – семьдесят тысяч. Пусть людоеды стали не знают, но они нас числом задавят. Посчитай сам: на одного нашего – десять их! Тяжко придётся, брат!
– У луров да иннуитов помощи просить надо!
– Послали уже. Да только те сейчас схлестнулись с племенем диким, которое из пустынь на полудне вышло несметными полчищами от реки Керулен. Не могут они много войска дать. Да и потом, брат… Покажем им свою слабость – станут по-другому с нами разговаривать.
– Верно говоришь. И что же делать?
– Именно, что делать. Не сидеть же сложа руки да ждать покорно, пока нас на вершине пирамиды во славу Трёхликого растянут и сердце вырвут… Я приказ отдал: мужей от восемнадцати лет до двадцати пяти забирать на службу и учить бою. Но времени почти нет…
Поднялся из-за стола, подошёл к шкафчику плоскому, где чертежи хранил, вынул оттуда большой лист пергамента, расстелил на втором столе, специальном. Прижал досками края, вынул указку деревянную, показал на листе:
– Они обошли селения рода Пуэбло и прошли через земли рода Навахо. Там была большая битва, но… – Опустил на мгновение голову, снова поднял, провёл концом указки почти у конца пустыни: – Сейчас они здесь. По крайней мере, вчера там были. Остановились на отдых после перехода через пески у реки Слёз
[11]. Орёл прилетел от кипчаков с донесением. Пригнали враги много рабов, принесли их в жертву, ели, веселились. Рабы не наши. Откуда-то из своих земель. Я отправил скорым маршем с Торговой слободой всех, кого мог. В городках воинских по три – пять человек осталось. Словом, лишь бы выиграть время. Кипчакам велел отправлять семьи в глубину державы, а воинам собираться у Жаркого града
[12]. Туда же идут и войска. Подтягиваются крепкорукие. Да ещё тут из Махинной слободы просят нас немедля прибыть в Рудничный град. Что-то там наши махинники изобрели. Похвастать хотят. Малх Брендан обмолвился, что эта придумка весь мир перевернуть может.
– Ну, его всегда заносит…
– Не всегда. Тут, пока вы в походе были, лодью показал, что может без ветра двигаться. Модель, вестимо. Невеликую. На пятьдесят тонн груза рассчитанную. Но она резвее самых быстрых двулодников по воде пошла…
– Как это?!
– Потом, брат. Всё потом. Я лишь тебя ждал. Сейчас пока всё. Ешь. Пей. Прости, что не дал нормально поесть. Сейчас скажу, всё горячее подадут.
Добрыня махнул рукой:
– После слов твоих до еды ли мне?
– Ешь, тебе говорят! Ты мне сильный нужен! Ясно?! Нам ещё четыре дня на конях трястись, да по Великому озеру плыть, пока до Рудничного доберёмся! – Поднялся из-за стола. – Я всё сказал. Отдыхай. Схожу пока на пристань да посмотрю, что и как там. Как стемнеет, вернусь, и чтобы спал у меня! Эвон, глаза как у рака морского! Или скажешь, солью разъело? Отдыхай! – Хлопнул брата по плечу, вышел из трапезной.
…На пристани не было ни суеты, ни суматохи. Все славы чётко делали своё дело: сходящих на камни причала людей сразу сортировали – детей, оставшихся без родителей, отводили в сторону, где их ждали одетые в синие одежды служители Матери Людей. Так назывались дома для сирот. Служители сажали детей на повозки и увозили в город. Матерей с детьми тоже принимали славы из этих обителей, только с белой каймой внизу длинных, до колена, рубах. Этих беженцев через сорок дней, после карантина, отправят в глубь страны, за время пребывания их в лагере выяснив, на что пригодна каждая из женщин. Кто попадёт в мастерские ткачей, кто – в Товарную слободу, кого распределят по другим местам. Для них это самое лучшее – во всяком случае, долго вдовами они не проходят. Бездетных же просто строили в группы и вели своим ходом в главный лагерь, приготовленный в безлюдном месте – славы не хотели эпидемий. Увечных и раненых воинов прямо на пирсе смотрели лекари, оказывая неотложную помощь.
Князь подошёл к носилкам, стоящим на земле, внимательно посмотрел на привезённых: ростом пониже, чем славы. Плечи, правда, такие же. Лица – обычные для рода славов. Прямые длинные носы, светлые волосы, брови. Глаза… Сейчас все пострадавшие спали, испив макового отвара, поскольку дела над ними творились нешуточные: вправлялись кости, накладывались лубки, чистились и зашивались раны, внутренние органы. Лечебники в державе были очень искусны…
– Оружие их где? – обратился князь к стоящему возле носилок воину корабельного наряда.
Тот кивнул в сторону двулодника.
– Ясно.
Взлетел на палубу, словно ястреб, и сразу к нему бросился командир корабля.
– Аскольд Туров, княже, – представился. – Что привело к нам?
– Оружие и доспех от увечных здесь ли?
– В ящике опечатанном. По распоряжению воеводы. Там и ещё другое. Что прихватили из Ар коны.
– Отлично. Ящик доставить в дом княжий немедля под охраной.
– Исполним тот час же.
Подозвал двух воинов наряда, негромко отдал распоряжения, те кивнули, ушли. Князь взглянул на палубу, на снасти: всё в полном порядке. Молодцы! Выучка отменная. Кивнул, спустился обратно. Снова прошёл по пирсу – женщины тянулись цепочкой одна за одной. И у всех на лицах одинаковое выражение – безмерного горя. Каждая потеряла близких на родине. Спаслась чудом, чтобы никогда больше не увидеть родные края. Что теперь ждёт их? Как сложится судьба? И получится ли жить вроде бы и среди славян, и с другой стороны – теперь эти славы и зовутся по другому, и уклад совсем другой у них, и смешение крови неимоверное… С виду – славянин славянином, да одежда чудная. Совсем другое платье они носят. Покрой иной. Ткани неведомые. У воинов оружие невиданное. Лошади громадные, куда больше, чем на родной земле. Даже больше, чем у крестоносных рыцарей. А быки… Чудовища истинные! Громады, коих свет не видывал! Дома устроены чудно. Улицы – мощённые камнем. Деревья незнаемые, солнце стоит столь высоко, что тень совсем крохотная. И жарко, будто в бане. Незнакомые злаки на прилавках множества лавок, торговцы всех цветов и одежд, и все незнаемые… Куда привезли их, не спрашивая? Лишь по воле павших в Арконе отцов, мужей и братьев. И кто вообще эти славгородцы? Что за град такой неведомый? В какой земле? Сколь ни пытались расспросить беженцы воинов, куда плывут столь долго на невиданных кораблях, – те отмалчивались. Ни один не сказал ни слова. Да и речь их понимать трудно было. Некоторые слова вроде и свои, но и чужих очень много. А те, что понятны, уж сколь лет в речи не используются… И этот, высоченный, на голову выше прочих, в плаще цвета зари. Стоит недвижно, а глаза – как у рыси лесной цветом. Не человечьи. И кажется, будто он видит тебя насквозь… Ох ты же, мати моя!!!