Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Саввин cтр.№ 43

Так продолжалось еще два года. Однако и переход в более тихую и легальную сферу не принес Евгению душевного спокойствия. И чем дальше, тем больше боли вызывал постоянно вспыхивавший в уме вопрос: зачем? Зачем он живет? К чему нужно стремиться? Чего он достиг? И вообще, есть ли какие-то достижения в этом мире? Рационального ответа он не находил. Неудовлетворенность жизнью выливалась в боль, а боль, когда становилась нестерпимой, оборачивалась агрессией. И снова начали случаться жестокие драки. Опять разбитые в кровь лица, опять столы и стулья, вылетавшие в окна ресторанов (иногда вместе с иными посетителями этих ресторанов), вой милицейских мигалок… Доставка в отделение милиции, стандартный допрос, протокол… И нечто новое, что появилось во взгляде опера, этот протокол составляющего. Раньше там всегда считывался страх перед местным уголовным авторитетом, соединенный с уважением. Но теперь там появился страх иного рода: тот, который возникает у обычного человека, когда он понимает, что говорит с сумасшедшим.

Евгению и раньше говорили, что он пропадает, гибнет, и прочее в этом роде. «Фигня!» – отмахивался он. У него было твердое ощущение, странная, логически необъяснимая уверенность: все в норме, с ним ничего плохого не произойдет. Теперь же появилось иное чувство: что вот теперь – да, теперь он гибнет.

Евгений редко принимал решения рационально. С детства, сколько он себя помнил, он привык скорее повиноваться чувствам, чем разуму. Именно так случилось в конце августа 1998 года, когда он позвонил своим родителям и друзьям (с которыми вместе они держали охранное агентство) и сказал, что уезжает. Куда? Сообщит позже (он сам еще не знал, куда). Надолго? Надолго.

Бросив все, он поехал в Центральную Россию, где попросился трудником в первый же попавшийся монастырь. Почему именно в монастырь? И почему в Центральной России, а не, скажем, в Тобольске? Задавать такие вопросы Евгению было безполезно, ибо ответить на них он бы не смог. Решение было иррационально: просто он ощутил, ощутил остро, что вот сейчас и здесь ему нужно поступить так, а не иначе. Когда-то он, так же повинуясь голосу своих эмоций, срывался по лестнице собственного дома вниз, чтобы избить десятерых. Или же первым начинал бить тех, кто приехал «на стрелку». Он чувствовал, что так надо. Теперь же он ощутил, что ему нужен монастырь. И этого для него было достаточно.

Несколько месяцев он путешествовал из обители в обитель, где-то останавливаясь более-менее надолго, где-то не задерживался и недели. Так он добрался и до Санаксарского Рождество-Богородичного монастыря – и прожил там почти два года. А в самом конце 2000-го решился вернуться назад, в Мангазейскую область.

Почему? Впоследствии в узком кругу он говорил:

– Сам не знаю… Почему-то стал молиться Пресвятой Богородице, чтобы вернуться на родную землю. Сам не знаю, почему.

Так он покинул Санаксарский монастырь, хотя его оттуда никто и не гнал. Тогда он был уверен: для него монастырская жизнь закончилась. Теперь он стал действительно всерьез верующим, воцерковленным православным человеком, однако жить дальше он хотел в миру. Что делать? Да мало ли что можно делать! О родителях позаботиться, для начала. Да и самому жениться, почему нет? Семью завести… Смысл жизни? Этот вопрос для него был закрыт. Теперь в его жизни появился Христос, и других смыслов он уже не искал.

Доехав до Москвы, он сел там на поезд. Билет у него был, само собой, самый дешевый, в плацкартный вагон. К тому времени Евгений Коваленко внешне никак не напоминал самого себя прежнего – «крутого братана», лихо разруливавшего вопросы в родном Торее. За время пребывания в монастырях он отрастил длинные волосы, которые были собраны в хвост с помощью зеленой резинки, и отпустил небольшую реденькую бородку (борода у него росла плохо). Старая, видавшая самые удивительные виды куртка висела на нем мешком, хорошо маскируя по-прежнему развитую, тугую мускулатуру. А на левой руке, в память о монастырской жизни и монастырской молитве, были намотаны четки.

Первый день поездки (а от Москвы до Мангазейска поездом ехать четверо суток) прошел стандартно, без приключений. А на второй день соседи поменялись. И вместо бабушки, дедушки и их маленького внука на полках, с шумом и грохотом, заполняя окружающее пространство запахом давно нестиранной верхней одежды, перепревшего пота и водочного перегара, появились трое каких-то великовозрастных гопников. Сразу же, как только состоялось явление этой компании, Евгений интуитивно понял: конфликт неизбежен. Своим внутренним радаром он тут же определил хорошо знакомый ему с детства типаж хамоватого и подловатого как бы пролетария. Такие всегда ищут стычки, несмотря на то что в таковых стычках почти всегда получают много и больно. Также было очевидно, что сии люмпены и в Евгении увидели кого-то, связанного с Церковью. То есть, по их логике, ранимого и беззащитного. А на люмпенов описанного типа это действует так же, как на борзую собаку – вид убегающего зайца.

Интуиция не подвела – расположившись на своих местах, новые соседи задали пару глупых (даже для них) вопросов пенсионного возраста мужчине, путешествовавшему на боковой полке, после чего все их внимание сосредоточилось на Коваленко.

– Ты это, верующий, что ли? – не поздоровавшись, с места в карьер начал диалог один из люмпенов, лет так тридцати пяти – сорока. По всей видимости, он был в этой компании за старшего.

Евгений пристально посмотрел на него. Тем не менее вопрос, хоть и задан был грубо, но сам по себе, ни по каким нормам и даже понятиям, оскорбительным не был. Поэтому он коротко ответил:

– Верующий.

Люмпен удовлетворенно хрюкнул. Диалог, который, как ему казалось, должен был быть веселым, начался.

– А, ну а я так и понял… Слышь, да ничо, мы тоже верующие!

Его спутники, искривившись в улыбках, покивали головами. Евгений ничего не ответил.

– А ты это, ты типа поп? Или монашек?

– Монах, – тихим голосом, который, однако, уже напрягся, как натянутая струна, ответил Евгений.

– Ты монах?

– Я – нет.

Люмпен решил, что пора изобразить легкое недовольство:

– А что ты сказал, что ты монах?

– Я тебе ничего не говорил, – так же тихо и тем же тоном ответил Евгений.

– Это как это: «не говорил»? Сам же сказал!

– Я сказал, что правильно говорить «монах».

Люмпен ядовито улыбнулся, и продолжил:

– А, ну я не понял… А по мне, так монашек или монах – один хер! Вот ежели монашка…

И вся компания дружно заржала. Евгений молчал. А предводитель пролетариев продолжал:

– Вот монашка – это ж другое дело! А, монашек?! – и снова, несколько наигранно, заржал.

– Я тебе не монашек, – ответил Евгений. Ответ его прозвучал явственно зло.

– Ну ты это, извини, конечно, – откровенно издевательски отвечал ему собеседник. – Я ж это так… Я ж про это, – тут он снова подавился смехом, и Евгений почувствовал, как капли люмпенских слюней долетели до его лица. – Монашку-то ведь можно эта…