Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Саввин cтр.№ 102

Вчера было воскресенье – Неделя о мытаре и фарисее, которую настоятель кафедрального собора иронически называл «профессиональным праздником священнослужителей». А сегодня, в понедельник, у него получался последний день, когда можно переговорить с архиереем. Завтра тот уезжал в Кыгыл-Мэхэ, а оттуда (кстати, вместе с Дмитриевым) летел в Москву. Приближался день патриаршего тезоименитства, и Евсевия пригласили на торжественное богослужение – что было и очень кстати, и казалось добрым знаком. К тому же ему хотелось навестить многих своих высокопоставленных духовных чад и потенциальных меценатов в надежде выцедить из них финансовые соки, столь потребные соборной стройке. Так что командировка планировалась затяжная, и не факт, что архиерей вернется даже к началу Великого поста. Потому все вопросы нужно либо решать сейчас, либо отложить на потом.

Зинаида Юрьевна окинула критическим взглядом эллипсоидную фигуру отца Игнатия, но спрашивать, назначено ли ему, все-таки не решилась.

– Благословите, – тихо, излучая смирение, сказала она.

– Бог благословит! – ответил отец Игнатий. – Владыка у себя?

– Да.

– Есть кто-нибудь у него?

– Нет…

Тогда он подошел к двери и прочитал Иисусову молитву. И, услышав «аминь», вошел внутрь.

Первым делом он хотел обсудить с Евсевием действия епархиальной бухгалтерши, которая одновременно заведовала и кассой кафедрального прихода. Отец Игнатий не любил возиться с финансовыми делами и к тому же полагал, что чем меньше их касаешься, тем меньше шансов влезть в разнообразные «последствия». Но поскольку деньги от благотворителей шли в приходскую копилку через него (ибо находил этих благотворителей он), то заниматься финансами ему все-таки приходилось. К тому же по новым правилам нормы внутренней отчетности ужесточились, а потому ковыряться в бухгалтерских бумагах приходилось больше, чем раньше. Это отца Игнатия совсем не радовало. Ибо он и епархиальная бухгалтерша друг друга давно и сильно недолюбливали. А теперь, когда настоятель кафедрального собора стал регулярно спрашивать ведомости по приходу и расходу, конфликт обострился до крайней степени.

– Дурь какая-то! – заявила во время последней их встречи бухгалтерша, когда он снова – вынужденно! – осведомился о бухгалтерской отчетности.

– Что? – спросил отец Игнатий.

– Дурь! Нечего вам этим заниматься! Напутаете тут, а мне потом все это разгребать! Вообще, я вам больше вашу печать не дам!

– Как это? – удивленный столь запредельной наглостью, спросил отец Игнатий. У него, как у настоятеля прихода, была, конечно, официальная печать, которой скреплялись все документы кафедрального храма.

– Так! Теперь вы будете ко мне за благословением ходить!

Единственное, что оставалось в этой ситуации отцу Игнатию – это встать и уйти. Бухгалтерша числилась за Епархиальным управлением и не подчинялась ему даже официально. Но терпеть столь хамское отношение было, мягко говоря, неприятно. Да и невозможно: отчетность-то благочинный требовал с него, как с настоятеля, а он даже не мог посмотреть бухгалтерские книги…

Все это отец Игнатий изложил архиерею.

Евсевий его внимательно выслушал. Немного помолчал, а потом медленно, внушительно сказал:

– Да, искушение… Но что с ней делать? Уволить-то ее нельзя.

– Простите, Владыка, но… Почему? – не вытерпев, спросил отец Игнатий.

– Ну, как… Тут же абы кого ставить нельзя. А она – верующий человек. Где ей замену искать?

Повисла пауза. «Она верующая, ее выгнать нельзя, – подумал отец Игнатий. – А я, что ли, неверующий? Меня шпынять можно?»

– Простите, Ваше Преосвященство, но как же мне тогда работать? – спросил он архиерея.

– Ка-ак!.. – медленно, по обыкновению растягивая слова, сказал Евсевий. – Спокойней надо! Мудрее! Смиренней! Ты же священник, игумен! Без всяких там драм, не дергаясь – вот, спокойно все и решать!..

Сообразив, что по первому вопросу все кончилось полным провалом, отец Игнатий перешел ко второму – более личному. Поскольку теперь все деньги, полученные за требы, полагалось сдавать в епархиальную кассу, а и его без того маленький оклад был урезан на четверть, отец настоятель оказался серьезно стеснен в средствах. И самое скверное заключалось в том, что средства эти были нужны не ему.

Квартиру, в которой он проживал, арендовала епархия. Что же до бытовых удобств, то тут отец Игнатий был скромен до настоящего аскетизма. Он годами жил среди картонных коробок с вещами и полуразвалившейся советской мебели, а свою рясу, подрясник и немногочисленные домашние вещи стирал на руках, обходясь без стиральной машинки. Ел дома он тоже не слишком часто, обедая либо в трапезной, либо у спонсоров или же в ночном клубе, находившемся по соседству. Последнее было связано с тем, что заместительница тамошнего гендиректора была его соседкой по лестничной клетке. Отец Игнатий, будучи человек весьма общительным и, в сущности, добродушным, как-то быстро и незаметно с ней подружился. И она стала с ним подолгу беседовать, рассказывая о своих профессиональных успехах («Сашка-то наш в Иркутске конкурс по стриптизу выиграл, теперь в Москву поедет!») и, конечно, подкармливать. В результате отцу Игнатию была выдана карточка, дававшая право на ежедневный безплатный обед в означенном ночном клубе, поэтому игумен и настоятель кафедрального храма стал постоянным его посетителем. Правда, дольше получаса он там обычно не задерживался. Выходила хорошая экономия – и времени, и денег.

В результате у отца Игнатия копились дензнаки, чем активно пользовались его друзья, знавшие, что у него в случае чего всегда можно взять в долг. Но копил он, конечно, не ради этого. В Казахстане остались его родители, сестра и племянники, которых он хотел перевезти в Мангазейск.

– По крайней мере жить будут в русской среде, – пояснял он цель своего плана особо доверенным знакомым.

И вот на покупку квартиры для своей родни отец Игнатий и откладывал, по мере сил, каждую копейку. Теоретически, копить оставалось совсем недолго, но тут как снег на голову обрушилась общеепархиальная экономия. Понимая, что многого добиться не удастся, отец Игнатий пришел с довольно скромной просьбой: хоть немного поднять ему оклад.

– Понимаешь, если тебе поднимать, то всем надо поднимать, – ответил ему на это Евсевий. – Кстати, и мне тоже. Я должен получать сто тысяч. А я получаю десять! Так что пока – извини, не можем! Да и вообще, тебе, монаху, о деньгах надо поменьше думать! Куда тебе их тратить-то?

Отцу Игнатию оставалось лишь смиренно наклонить голову и удалиться. Ибо о планах по перевозке родни рассказывать сейчас было явно неуместно.

«Куда мне, монаху, их тратить! – думал он, направляясь к дому. – А куда тебе, монаху, сто тысяч рублей, которые ты типа должен получать?! Вот об этом почему-то никто не спрашивает! Самое ведь что смешное: если архиерею нужны новые туфли, ему покупают из епархиальной кассы. И еду ему оттуда же оплачивают. И все поездки. Тут не то что десять – тут ноль рублей можно себе оклад назначить, все равно хватать будет. А вот нам, попам, как жить? Нам-то не то что еду с одеждой епархия не покупает – вон, уже и собственную печать давать отказываются!..»