Донатас Банионис. Волны Океана Соляриса - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Юречко cтр.№ 8

– В Бабельсберге я снимался… на ДЕФА… На этом мосту Конона Молодого обменяли на английского разведчика.

Донатас принес фотографию – совместный снимок его с Кононом Молодым, прототипом Ладейникова в «Мертвом сезоне».

– Конон Молодый скорее консультировал, как не надо играть Ладейникова. Сцену обмена снимали в Подмосковье.

– А где в Подмосковье?

– На Ленинградском шоссе.

Вечер мы просидели на диване, рассматривая его семейные фотографии с женой, детьми, внуками, снимки встреч со зрителями, коллегами, друзьями, съемок в кино… Многие снимки были для меня узнаваемы. Я их видела в журналах, в книгах, посвященных его творчеству. Фотографии, фотографии… разные состояния его души: задумчивый, ироничный, веселый… Вспоминаю слова, которые Донатас с грустью сказал, всматриваясь в снимок семидесятилетней давности, запечатлевший его с теми, с кем он начинал работу в театре:

– На этой фотографии мы во дворе актерского общежития. Из моего поколения нашего театра остались я и Шулгайте. ВСЕ УШЛИ.

Я спросила:

– А кто на фотографии?

– Мильтинис… Космаускас… Виткус… Бледис… Дульските… Кончюте.

Фамилии я позже записала. Чтобы помнить. Кроме одной – Мильтинис. Ее я знала. Фотографии, связанные с «Солярисом», у Донатаса хранились в отдельном альбоме: моменты репетиций актеров, кадры из фильма, фотографии его встречи с Натальей Бондарчук в Вильнюсе. На одной из них надпись: «…27 сентября 2009 года… 37 лет спустя».

– Большинство фотографий – подарок Наташи, – пояснил Донатас.

Снимок мая 1972 года. Каннский кинофестиваль. Счастливые лица Натальи Бондарчук, Андрея Тарковского, Донатаса.

– На фестиваль я мог и не попасть. Директор театра не отпускал. Я объяснил Андрею причину, и он помог. Звонок из Москвы в театр все решил. Но на церемонии награждения картины не был.

– Почему?

– Директор отпустил в Канны на несколько дней. Не очень-то мои разъезды приветствовались.

– А что тогда в театре ставилось?

– Посмотри в списке ролей.

Я принесла два списка ролей Донатаса – в театре и в кино. Интересно было узнать, что в том году он снялся еще в двух фильмах, в театре играл в спектакле «Мария», репетировал в «Пляске смерти» роль Эдгара.

«Солярис» получил «Серебряную пальмовую ветвь», вторую по значимости награду Канн. «Золотую пальмовою ветвь» разделили фильмы «Рабочий класс идет в рай» Элио Петри и «Дело Матеи» Франческо Рози, относящиеся к направлению политического кино.

– Ты пересматриваешь «Солярис»!

– Нет. В кино ничего не исправишь. Снято, и все.

– Ты не представляешь, что вы подарили людям своим фильмом. Веру в любовь.

Донатас подошел к тумбочке, взял фотоаппарат:

– Давай сфотографируемся!

– Вместе? А как? Где?

Решили сделать снимок на балконе. У Донатаса, оказывается, был фотоштатив, на который он и установил фотоаппарат. Выбрав режим съемки, быстро присоединился ко мне. Вспышка. Мгновение нашего пребывания в этом мире запечатлено. Что-то со временем забудется, А К ЭТОМУ ФОТОСНИМКУ Я БУДУ ВОЗВРАЩАТЬСЯ И В ГРУСТИ, И В РАДОСТИ. Донатас стоит вполоборота, смотрит в объектив, я рядом…

У меня оставалось девять дней визы, и я сказала Донатасу об этом.

– Чем будешь заниматься? – спросил он.

– Помою окна, выполню твои поручения, на прогулки сходим с тобой.

– Ты потом сможешь приехать? – Без визы не смогу.

– Люди хотят быть вместе, и кто им это может запретить? – ворчливым тоном произнес он свою речь.

НЕОБЪЯСНИМО. ОТНОШЕНИЯ СКЛАДЫВАЛИСЬ САМИ СОБОЙ. Я и представить себе не могла, что увижу Донатаса. Так получилось. Наверное, благодаря моему неугомонному характеру, стечению обстоятельств и провидению. Если бы не велопутешествия по Европе, открывшие для меня границы, я не попала бы в Вильнюс, если бы не запечатленный памятью образ Криса Кельвина, не решилась бы побеспокоить Донатаса. Если бы…

Помню, как на мои причитания а если бы… Донатас сердито ответил: «Есть реальность, нужно исходить из нее. Об остальном и говорить нечего».

Я не переставала удивляться случившемуся, благодарить судьбу за встречу.

…На мытье окон на двух балконах его квартиры у меня ушло часа два. Балконы были заставлены пластиковыми ящиками с землей, и я решила съездить на рынок купить цветы. Посадила их в ящики для цветов. Потом приготовила обед. Донатас радуется, что я занимаюсь такими делами. Ведь это внимание к его жизни. Пытаюсь представить, что можно чувствовать, приближаясь к 90-летию? Трудно заботиться о себе, хочется теплоты со стороны окружающих людей, общения. Достойная жизнь пожилого человека, в чем она? В душевном равновесии, покое? Живешь ли на самом деле или доживаешь в таком случае? Думаю, в силу своего характера, желания жить, а не существовать он чувствовал, что нуждается в поддержке. За стенами соседней квартиры иногда слышались разговоры, звучала музыка. Часто квартира пустовала, и нетрудно было определить: есть кто-то за стеной или нет. Становилось тихо. Донатас сказал, что там сейчас живет его внук, а сын обосновался за городом.

…Утром я побежала на зарядку. Пробежалась вдоль набережной, потом повернула к парку и к двухэтажному зданию вблизи парка. Как мне объяснили – в нем когда-то находилась киностудия. Выбитые в окнах стекла, покосившиеся двери наводили на грустные размышления. Можно жалеть людей, животных, если они беспомощны и страдают, но испытывать жалость к разваливающемуся дому по крайней мере глупо. Меня как магнитом тянуло сюда. У этого дома есть душа. И он помнит о тех временах, когда в нем кипела жизнь. Я через окно забралась в одну из комнат дома. Переступая через разбросанные на полу раскрытые коробки с сохранившейся в них кинопленкой, какие-то металлические предметы, попыталась пробраться к двери комнаты. За дверью – темнота. Прикосновение к артефактам киноиндустрии почему-то навеяло воспоминания о фильме Андрея Тарковского «Сталкер». Возникло ощущение катастрофы. Казалось, брошенные вещи – это символы прощания с ушедшей эпохой, знаки безжалостного равнодушия к прошлому.

Фильм «Сталкер», увиденный на закате советской эпохи, стал для меня проводником в тонкий мир человеческой души. Поскольку я была типичным продуктом своего времени и своего общества, с атеистическим подходом к вопросам бытия и к тому же училась на историческом факультете института и добросовестно штудировала исторический и диалектический материализм, воспринимала мистические, сакральные вещи поверхностно. Господствовали догмы официальной идеологии, и учитель, преподающий историю, должен был твердо придерживаться их. В сознании, как мне думалось, полная ясность: природа – причина самой себя, вначале была материя, слово – вторично по отношению к ней, а социализм – самая справедливая социальная система в мире, и хорошо, что я в ней пребываю. Глобальные перемены в обществе, с таким финалом, как распад страны, перевернули жизнь и все представления о справедливости. Обещания нового рая на земле так и остались всего лишь обещаниями. Наступило время рыночных отношений, беспредела и полного равнодушия власти к судьбам людей: потерпите, не спешите, не пройдите, не смотрите, не бегите, не хватайте, не ищите, не рыдайте. Одним словом, бедствие для простого человека. Но мы и это перетерпели. Правда, в стране, которая стала для меня новым местом жительства, удалось пережить этот непростой период без гражданского противостояния и той криминализации общества, которая наблюдалась в лихих 90-х на всем постсоветском пространстве. А что же происходило с историей? Снова крайности. Не со всем тем, что переосмысливалось и переписывалось тогда в истории, можно было согласиться, да и сейчас тоже, но для себя я сделала выводы: ничего больше не принимать на веру, смотреть на все происходящее с единственным критерием его оценки – благополучие людей, во всех его смыслах, духовных и материальных. Революции, из века в век борьба идеологий. История метит палачей, а пули предназначены народу, и не очень-то верится в возможность в будущем справедливого мирового порядка.