Но если Земля столкнется с астероидом покрупнее, тонкая
пленочка земной коры растрескается, а наверх выплеснется океан всесжигающей
магмы. Второй раз на Земле жизнь может и не появиться. Если астероид окажется
еще крупнее, то либо разнесет Землю вдребезги при лобовом ударе, либо заденет
вдогонку и собьет с орбиты, что означает смерть планеты в недрах Солнца или
вдали от него, когда начнут замерзать наши слезы прямо в глазах.
И никакой расцвет культуры не спасет, никакие египетские
пирамиды и музеи искусства, только нанотехнологии могут обеспечить человечеству
то могущество, когда достаточно одному человеку будет вылететь без всяких
космических кораблей навстречу любому опасному астероиду и либо спихнуть с
опасной орбиты, либо на месте превратить в облачко безвредной пыли.
Весь вечер я шарил в Инете по сайтам скифов,
трансгуманистов, иммортистов, знакомился с новинками крионики, нанотехнологий,
стволовых клеток. Наконец сердце застучало чаще: на десятой странице поисковика
неприметный сайт «Долголетие», на котором, как сказано в сопроводиловке,
собрались и объединились в общество люди, кто хочет прожить максимально долго!
– Ребята, – сказал я вслух, – это же то, что
мне нужно… Наконец-то мне подобные, а не хрень, вроде Люши и его кумпании!..
Если не поздно, я приеду к вам прямо щас… Ну-ка, где ваш адрес…
Пискнула аська, хотел было отрубить вовсе, но это Лариска, а
она точно знает, что я дома. Да и не приедет, я для нее сделал все со светом и
графикой…
Но все-таки чувствовал, что делаю глупость, когда кликнул на
пиктограмму зеленого цветочка. Там пробежал текст: «Я возле твоего дома. Забегу
на минутку, если ты не слишком против».
Я вздохнул, против я, еще как против, ну да ладно, забежит и
убежит, минутка – не время…
Лариска влетела яркая, подтатуашенная, окантовка губ делает
их еще более пухлыми, верхняя приподнята и чуточку сексуально вывернута, брови
и ресницы четче, лицо решительно эротичное.
– Ого, – сказал я, – ты как в бой… И платье
твое – отпад…
– А я? – потребовала она.
– Про тебя вообще молчу, – ответил я. – Ты
сегодня… как никогда.
– Это хорошо, – сказала она довольно. – Мне
это сегодня и понадобится, как никогда. Ты готов?
– К чему? – спросил я с опаской.
– Едем к Люше, – сообщила она.
Я помотал головой.
– Лариска, я тебя люблю, ты прелесть и лучшая женщина
на свете, но, знаешь… че-то мне к Люше ходить расхотелось… так часто. Давай
пойдем к нему как-нибудь ближе к Новому году? Или к Восьмому марта…
Она охнула, глаза округлились.
– Что с тобой?
– Наверное, взрослею, – сообщил я. –
Запоздало. Или гормональный фон меняется. А если честно, Лариска, меня уже
начинает подташнивать от той компашки.
Она вскинула брови, изогнутые безукоризненными дугами,
тонкие и в то же время пушистые, в глазах проступило недоумение.
– Славка, я тебя не узнаю.
– Я себя тоже, – ответил я бодро. – Но,
знаешь, я себе таким начинаю даже нравиться.
Она покачала головой.
– Дело не в том, лучше ты или хуже. А что, у тебя есть
друзья, кроме Люши? Славка, посмотри правде в глаза!
В ее взгляде я видел жалость. Смущенный, я начал подыскивать
другие доводы, зазвенел телефон, рука Лариски потянулась поднять трубку, но в
чужой квартире, сдержалась.
– Алло! – сказал я. – А, это ты Люша…
Понимаешь, я не…
Лариска вырвала у меня трубку из руки.
– Люша, это я, Лариска. Мы не задержимся. Демьян уже
приехал?.. Да, он должен приехать, обязательно должен… Хорошо, выезжаем.
Она положила трубку, лицо стало очень серьезное.
– Слава, Демьян пообещал купить пятьдесят один процент
акций нашего медиа-холдинга. Я должна дожать его сегодня, понял?.. А его жена
что-то подозревает! Мы должны будем появиться вместе и уйти вместе!
– Что за дура у него жена, – сказал я
раздраженно. – В каком веке живет?
– Дура, – согласилась Лариска. – Совсем
отсталая! Он ее откопал где-то в провинции. И все никак не омосквичится. Да мне
ее Демьян как муж и на фиг не нужен!.. Эта сделка ему даже еще и прибыль
принесет! Он двадцать миллионов долларов потерял на акциях ЮКОСа, а здесь
только выиграет… Слава, ну в последний раз!
Я сказал, сдаваясь:
– Ладно, в последний. И только для тебя, чудо в перьях.
Правда, гнал машину, злой на себя и свою мягкохарактерность,
трижды взял с Лариски слово, что в этом году к Люше едем в последний раз, лимит
посещений исчерпан, а в следующем – посмотрим, посмотрим…
Аромат шашлыков мы почуяли еще в лифте. А когда дверцы
распахнулись на этаже, Лариска закрутила носом.
– Все, я пропала, – сказала она обреченно. –
Прощай, диета…
Люша открыл, когда мы были еще на лестничной площадке, обнял
обоих сразу, весь пропахший жареной бараниной, луком, аджикой, пряными соусами.
– Как хорошо, – прогудел он довольно, – марш
за стол, все уже садятся!
– Идем-идем, – заверила Лариска.
Мы с Люшей пошли к столу, а Лариска прошмыгнула мимо, где-то
ждет для важного разговора Демьян. В большой комнате стол снова уставлен так,
что ни свободного сантиметра. Везде салаты мясные, рыбные, оливье, селедка под
шубой и прочее-прочее, что предназначено разжечь аппетит, а горячее мясо
подадут потом для настоящей жратвы.
Я обменялся с мужчинами рукопожатием, расцеловался с
женщинами, при этом даже Валентина вслед за Татьяной игриво ухватила и
потискала меня за причинное место. Константин скалил зубы, молодец жена, умеет
прикалываться.
Люша взял в лапищу тонкостенный фужер, наполнено до краев,
сказал жизнерадостно:
– Как изречено в Библии: «Из праха создан сын
человеческий, и в прах он обратится». Так почему же нам не пить в промежутке?..
Га-га-га!..
– Ха-ха-ха, – ответил Константин.
– Хе-хе-хе, – засмеялся и Барабин. – Золотые
слова!
– Пить или не пить, – сказал Константин
бодро, – смерть одна, как сказал не то Шекспир, не то Франс Анри Беранже.
Так выпьем же!
Все выпили, лихо и отважно, потом торопливо стучали ножами и
вилками по тарелкам. Салаты исчезают, словно тают, я жевал вместе со всеми,
посматривал на открытую дверь балкона. Ветерок, как шаловливый щенок, треплет
краешек платья Лариски. О чем говорят, не слышно, но видно, что именно говорят.
Алкоголь размягчает мысль или не размягчает, но мысли под чавканье
и стук вилок ползут медленные, умиротворенные, возвышенные. Мы всего лишь
коллоидные субстанции, сказало нечто во мне глубокомысленно, что плавают в чуть
более разреженной смеси. Кто не верит, что воздух – плотная среда, пусть
вспомнит как погиб «Челленджер». Можно сказать и так: в космосе плывет эдакий
средней плотности комок, который именуем Землей. Этот комок окружен пленкой
атмосферы, этакой смеси, на стыке атмосферы и почвы зародились и развились чуть
более плотные, чем сама атмосфера, комочки, называемые жизнью. Растительной,
животной, неважно. Комочки усложнялись, наконец один усложнился до того, что
осознал себя человеком, назвал себя венцом творения и создал философию. Однако,
несмотря на самомнение, остался тем же комочком, который подчиняется все тем же
законам животной жизни: рождение-развитие-смерть.