Убийство на улице Дюма - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Лу Лонгворт cтр.№ 49

Она заставила себя проверить одну работу, потом прошлась по гостиной, тряпочкой, которую всегда носила в кармане, вытирая пыль с фотографий Сильви. Она уже не могла себе позволить покупать работы своей подруги: те уходили к богатым коллекционерам Лондона и Цюриха.

Поправив одну фотографию – пугающий и мрачный черно-белый снимок церкви в северной Испании, – она подумала об Антуане. Ночью он проснулся и отчетливо произнес: «Моника, ты же умерла». Это было уже не в первый раз, но сегодня слова прозвучали очень ясно. Его дурной сон был таким же мрачным, как нечеткая фотография церкви, сделанная Сильви, когда темные облака несутся по небу, передний план пустынен, и видно, что эта сельская церковь – когда-то самое важное здание на многие километры – теперь стоит заброшенная, никому не нужная и лишняя.

– И все это остается не сказанным, – произнесла Марин.

Она смутно помнила дни, когда мать не выходила из своей комнаты, а отец сбегал в сад, украдкой куря сигареты, которые, как знала Марин, хранит в сарае. Причины этого ей объяснили в тринадцатый день рождения, будто это знание было подарком к обретению статуса подростка. За десять лет до рождения Марин у нее был брат, Тома, внезапно умерший в возрасте четырех месяцев. В доме не было никаких признаков его существования и никогда не будет.

Шарлотт, дочь Сильви, в четыре месяца казалась полноценным существом, в ней проглядывала та забавная личность, которой она стала к десяти годам. Марин не могла себе представить горя родителей и из-за него всегда чувствовала себя так, будто ходит среди них по минному полю, не зная, когда вдруг вернутся воспоминания о Тома, от которых обычно сдержанная мать застонет и скроется у себя в комнате. Сильви не раз говорила Марин, что ее родителям, да и ей самой, следовало бы проконсультироваться со специалистом, но Марин понимала, что родители никогда не согласятся. Отец ее, сам врач, гордился тем, что никогда не обращался к врачам, а мать остро осознавала и ощущала ту цену, которую французский налогоплательщик платит за каждый визит к доктору, тем более к психиатру.

Марин вернулась к столу, отпила чаю и посмотрела в окно на шпиль Сен-Жан-де-Мальт. Интересно, насколько мрачна тайна Антуана. Она подумала о столетиях бедствий и счастья, которые видело это здание, о тысячах свадеб, отпеваний, крещений. Конечно, можно поговорить с Антуаном о его демонах – если называть так дурные сны. Однажды в Каннах он сам попытался заговорить о своем прошлом, но тут зазвонил телефон, и момент был упущен. Он ее любит, он не раз сам об этом говорил, и сейчас она твердо решила спросить его о том, что Шарлотт называла «грустное и плохое».

Марин посмотрела на часы. Половина четвертого; достаточно времени на то, чтобы закончить проверку работ и вознаградить себя прогулкой к Сильви и Шарлотт за стаканом вина. Сильви все еще сердится на Антуана, и хотя Марин изначально встала на сторону лучшей подруги, она понимала и мужскую точку зрения, поскольку Сильви ни разу не дала отцу Шарлотт этой возможности: быть ее отцом.

Густав был фотографом из Берлина, женатым, с двумя детьми, которым сейчас двадцать с небольшим, и он понятия не имел о существовании Шарлотт. Марин как-то заметила, что это несправедливо и, может быть, даже эгоистично со стороны Сильви. На предложение написать Густаву Сильви ответила недельным молчанием. С тех пор Марин и Сильви в качестве тем разговоров выбирали что угодно: Шарлотт, меняющийся облик Экс-ан-Прованса, французскую политику, живопись и музыку, сплетни и книги. (Марин сейчас читала перевод на французский юмористического романа Дэвида Лоджа, где мелкие университетские дрязги в захолустном английском городке были как две капли воды похожи на интриги в ее собственном университете, а Сильви перечитывала «Мандарины» Симоны де Бовуар.)

Марин только закончила проверять вторую работу, как зазвонил телефон. Номер она не узнала и не сразу решила ответить: часто бывало, когда ей звонили и говорили, что она выиграла фарфоровый или хрустальный сервиз, надо только ответить на несколько вопросов…

– Алло? – сердито ответила она.

– Марин? Это Анни Леонетти. Надеюсь, я вам не помешала.

– Анни, здравствуйте! Я испугалась, что мне опять будут предлагать что-нибудь ненужное. Простите.

Анни засмеялась и сообщила, что ей тоже примерно два раза в день пытаются что-нибудь продать.

– Но я действительно пытаюсь вам кое-что предложить, – сказала она. – В некотором смысле. Мне очень понравились ваши комментарии во время чтений. Я сейчас работаю над книгой о святой Девоте, как вы, быть может, знаете, и мне нужна ваша консультация по истории права. Могу я вас попросить как-нибудь поужинать на следующей неделе?

– С удовольствием, – отозвалась Марин, и тут постучали в дверь. – Договорились, на следующей неделе! Извините, ко мне пришли, – сказала она, вешая трубку, и подумала: не приглашает ли ее Леонетти с какой-то задней мыслью?

Открыв дверь, она увидела мать.

– Мне какой-то мальчик открыл дверь внизу, в подъезде. Слишком беспечно, – сказала Флоранс Бонне, целуя дочь.

– Заходи, мама. Ты вряд ли похожа на воровку.

– Что ты имеешь в виду? Ты расистка?

Марин опешила.

– Нет, мама! Я хотела сказать, что женщина старшего возраста, одетая в плащ по моде семидесятых, не подходит под соответствующий образ.

Тут же Марин пожалела, что упомянула про недостаток матери – отсутствие чувства моды. Но Флоранс Бонне настолько равнодушно относилась к одежде, что даже не заметила.

– Да, наверное, ты права. К делу, потому что времени у меня немного – мне нужно на собрание в Сен-Жан-де-Мальт. Наконец-то покупаем орган и устраиваем мозговой штурм на предмет сбора средств. Кто-то даже предложил продавать вино, красное и розовое, с изображенной на этикетке церковью! Можешь себе представить?

– Звучит заманчиво. Я такое вино купила бы, и многие мои друзья тоже.

– Я не за тем пришла, чтобы обсуждать церковные дела, – сказала мать дочери, которая тут же подумала: ведь ты сама завела о них речь. – Мне все еще не звонил судья Верлак по поводу того досье, что я тебе передала.

Марин нахмурилась:

– Мама, я очень, очень виновата. Я показала его Антуану только вчера вечером. – Она пожалела, что не может рассказать матери, как Сильви, о том, что Антуан – да, имя у него тоже есть, – ее любит и наконец-то сказал ей об этом. – Сегодня же у него спрошу, я тебе обещаю.

– Если спросишь, – ответила мать, собираясь уходить. – Как я тебе недавно говорила, кто-то растратил все средства. Вот я и спрашиваю: кто? Я уже никому не доверяю.

У Марин зазвонил телефон, она быстро поцеловала мать, борясь с желанием поскорее выставить ее за дверь.

– Косяком пошли, – буркнула она, нажимая кнопку приема.

– Сейчас будут длинные выходные, а я скучаю по Италии, – сказал Верлак. – И я тебе должен один уик-энд. Конечно, еду я по работе, но все же – Италия…

– Отлично! – воскликнула Марин. – Да, тут только что была мама, спрашивала про ту папку. В машине поговорим. Я иду собирать сумку и – да – возьму непроверенные работы. Кстати, мы случайно не в Умбрию?