Стыд - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Строгальщиков cтр.№ 34

— Ну что, Василич, подхарчились? — Водитель Саша улыбался, ухватившись руками за дверные косяки. — Пошли, командиры зовут.

Перед Храмовым стояла кружка чаю и кусок того же пирога. Лейтенант Воропаев, он же Коля-младшой, сидел напротив Храмова на стуле, глубоко сунув ноги под стол. Спиной к окну расположился мужчина средних лет в военной форме без знаков различия. На столешнице лежал листок бумаги с нанесенным от руки планом: дорога, улицы, квадратики домов.

— Ну, не припомнили точно? — спросил мужчина, и что-то в его исхудалом лице показалось Лузгину неясно и тревожаще знакомым.

Лузгин перевернул листок и всмотрелся. На плане были новые пометки, наверное подсказанные Храмовым.

— Если это дом Дякина, — сказал Лузгин, проехав пальцем по бумаге, — то, значит, где-то здесь. Или здесь. Да я же вам говорил, что там, в деревне, я вам покажу, я этот дом запомнил.

— Хитришь, Василий, — усмехнулся Воропаев. — Туда мы тебя не возьмем, не надейся. Будешь здесь сидеть под Клавкиным контролем. Хватит, нагулялся.

— Возьмете, — произнес Лузгин. — Или сам пойду. Вы уйдете, а я следом. Вам же хуже будет, если потеряюсь.

— А давайте мы его в разведку пустим, — сказал мужчина за столом. — Повязка есть. Наврет чего-нибудь, ему поверят, журналисты врать умеют. Убедительно.

— Кончай, Соломатин, кончай издеваться. — Воропаев кивнул на незанятый стул; Лузгин, поразмыслив, уселся. — Василич «духа» грохнул, в сортире замочил!

— Не в сортире, а возле. Это я был в сортире, а тот над окопом стоял.

— Ну, представляю, картина! — Воропаев откинулся на стул, и спинка заскрипела. — Василич на толчке и вдруг, блин, с пистолетом! Ну, этот черный удивился… Ты знал, Василич, что пушка на взводе?

— Ничего я не знал. Наткнулся раньше, спросил у Коновалова, зачем в сортире пистолет. Коновалов сказал: чтобы с голой жопой врасплох не застали. Потом ящик увидел и вспомнил.

— Повезло тебе, Василич, — сказал Коля-младшой. — Ты вообще, смотрю, везучий.

— Угу, — сказал Лузгин, — просто полный везунец. Как с вами поехал — ни дня без стрельбы.

— Вернетесь героем, — сказал Соломатин. — Напишете красиво, вам премию дадут.

— Кончай, ты, Солома, — сказал Воропаев. — Журналисты тоже разные бывают.

Когда их привезли в деревню и затолкнули в этот дом, то первыми, кого Лузгин увидел, были Воропаев с Соломатиным, и Лузгин обрадовался так, как никому не радовался в жизни, и чуть ли не бросился Коле-младшому на шею; Воропаев тряс его и тискал, а Соломатин стоял в стороне и разглядывал без привета в глазах. Лузгин все рвался рассказать про Казанлык и как там получилось, а Храмов молчал, словно пленный, и Лузгин не сразу понял разницу его и храмовского положения. Хорошо еще, подумал он, что парень пришел с автоматом, с оружием, как настоящий боец. Потом их увели на кухню, и тут же Храмова позвали на дознание.

Он не задавал вопросов Воропаеву, а тем более худому мужику в форме без петличек и погон, но с былым репортерским азартом сказал сам себе: «Поздравляю, вот ты и попал к партизанам, а это не слабее интервью с Гарибовым!» Присутствие Коли-младшого и вовсе расставило все по местам: его отлучки на «Урале», разговоры с недомолвками, Сашино подмигивание и как Елагин прикрикнул на разболтавшихся. Вот, значит, как оно устроено. Вот откуда у «лесных» боеприпасы и горючее, и ночуют они не в лесу, а в деревне по теплым домам как нормальные люди, и всем, кому надо, про это известно, а другим и ведать не положено. Так что, увы, про это не напишешь, ну и ладно, зато я теперь среди знающих, здесь есть чем гордиться, и бог с ним, с репортажем, знание важнее.

— Утром в Казанку уходит машина, — сказал Соломатин, — можем отправить товарища.

— Ну уж нет, — сказал Коля-младшой. — Я его лично, за ручку…

И это Колино «за ручку», и соломатинское ровное «товарищ» так задели сердце Лузгину, что он опустил голову к столу и заморгал, чтобы не заметили.

— Пусть отдыхают, — распорядился Соломатин. — Где будем размещать?

— Да здесь, — Воропаев прихмыкнул. — Мужик в отлучке, будет в самый раз.

— А где мужик? — спросил Лузгин по-глупому и понял, что краснеет, потому что расцарапанную щеку стало жечь и дергать пуще прежнего. — Стыдно, Коля, стыдно, я же совсем не об этом, вы знаете…

— Да где-то на заработках. Как весной ушел, так ни слуху ни духу. Он Соломе родственник какой-то, да, Солома?

Соломатин промолчал, и Лузгин только теперь увидел, что Воропаев слегка выпивши, а этот трезв как стеклышко, потому и недобр.

— Ну ладно, пошли, — проворчал Воропаев. — Клава, двух кавалеров тебе оставляем! Один молодой да ранний, а второй совсем старый, но о-опытный. Ты с ними осторожнее! Они, блин, ходоки еще те…

— Из дома ни шагу, — приказал Соломатин. — Утром за вами придут.

— А пистолет? — спросил Лузгин. — Ваши люди его отобрали.

— И правильно сделали.

— Что за гадство такое, — подумал Лузгин, второй пистолет реквизируют.

— Мне бы чаю еще, — сказал Храмов.

Спать им пришлось в одной комнате на узких кроватях по двум сторонам от окна. Лузгин стеснялся, что будет храпеть, но первым зачирикал Храмов и вскоре так распелся, что Лузгин и пальцем прищелкивал, и цокал языком — не помогало. Тогда он выпростал ногу из-под одеяла и стукнул пяткой по краешку панцирной сетки. Храмов дернулся во сне и храпеть перестал. А перед сном они усердно пили чай, который подносила им хозяйка Клава, уже без кофты и совсем не такая старая, как раньше показалось Лузгину. Он слушал храмовский рассказ про налет: взяли в кольцо и так лупили, что не высунешься, они с Потехиным заныкались в один окоп, вдвоем не так страшно, и расстреляли весь боезапас за полчаса, потом решили подорваться, да не смогли, и тут к ним бросили гранату, и она не взорвалась; а «бэтэр» со старлеем ждали и подорвали на фугасе: пацаны сидели на броне, их раскидало, старлей грохнулся башкою об асфальт, его таким и взяли, оглушенным, а пацанов, кто от взрыва не умер, добивали в канаве, на глазах у Елагина, тот уже соображал, когда расстреливали, но сделать ничего не мог. И хитрые же, суки, сказал Храмов, по-первости стреляли от деревни, ствола два-три, не больше — развлекались, вроде как Узун, ну мы и передали ротному в Казанку; Елагин бы и так приехал по узуновскому делу разбираться, так эти гады, блин, подстраховались, потому что на стрельбу живую ротный выезжал всегда. Короче, как грохнули «бэтэр», ввалили по нам сразу изо всех стволов и поперли толпой; мы их тоже славно порубали, так что они злые были, чуть на месте не порезали, да этот, их начальник, запретил.

Хозяйка шевелилась за стеной, скрипела пружинной кроватью. Лузгин пожалел ее было, что вот давно без мужика, и тут же передумал, приняв в расчет окопавшихся в деревне партизан: от утешителей, поди, отбоя нет, всех девок, поди, перепортили. А сын хозяйки — тот, что рассмолился, — ушел, поди, вместе с отцом на заработки. Удивительная все же у писак способность мимикрировать, даже в собственных мыслях подстраиваться речью под местный колорит. «Спать, поди, надо», — передразнил себя Лузгин, устраиваясь поудобнее. А вдруг они ночью уйдут? Подберутся затемно к Казанлыку и на рассвете атакуют? Ничего, Храмов знает дорогу, как-нибудь доберемся, но хорошо бы видеть самому, как наши примутся мочить тех бородатых гадов. И чтоб никаких тебе пленных, партизаны пленных не берут. И как будет здорово, если удастся вызволить Ломакина. А почему же не удастся? На местности он точно дом припомнит. Дом, улица, фонарь, аптека… И еще он подумал о том, каково же было Храмову с Потехиным, когда кончились патроны и стали приближаться чужие крики и шаги, и как они смотрели друг на друга, и тут влетело маленькое черное, запрыгало по дну окопа, и негде было спрятаться и некуда бежать.