Долг - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Строгальщиков cтр.№ 35

Мы сворачиваем с автострады, с ревом и дымом ползем через рощу. Жаль, что весна, а не осень. Солдаты на ходу посрывали бы яблок и слив с нависающих над дорогой ветвей. Весной на деревьях фруктов нет, но все равно красиво. Помню, первый раз поехали мы летом на учения, еще с охранной ротой. Надо было развернуть и охранять полевой склад горючего. Встали на лесной поляне: три наших броника, два невесть откуда взявшихся танка, с десяток бензовозов, полевая кухня, большая штабная машина. Шум, лязг железа, рев моторов, окрики начальства, суета... А вокруг – огромный старый лес, весь ухоженный, чистый, и поляна в цветах и траве. И я подумал: как можно воевать и убивать, когда вокруг такая красота? Потом понял: фильмы о войне, которые я видел и любил, все были черно-белые.

– Мама, твою мать, – говорю я водителю Мамадалиеву, – не прижимайся. Столкнемся же, держи дистанцию...

– Нармална, – отвечает Мама, хрустя высоким рычагом в коробке передач.

Что плохо на учениях? Никогда не знаешь, что будет через пять минут. Там, наверху, все расписали досконально, но рядовой солдат о том не ведает и дальнего замысла ближних приказов и команд не понимает. Даже я, подсмотревший штабные бумаги, не знаю, почему мы полчаса стоим на лесистой окраине полигона. Ара стучит из кузова в кабину и просится по маленькой нужде. Подъем нам сыграли в четыре утра. Время к десяти, мы до сих пор не жравши. Сухпай без команды не вскроешь. Ну да, не вскроешь: Колесников уже вовсю хрустит галетами, запивая водой из фляги. По возвращении мы Ару потрясем и Валькин вещмешок укомплектуем, а вдруг сейчас проверка? Составят протокол, за одну пачку всей роте оценку занизят. С другой стороны, есть и польза: проверяющие должны для протокола хоть что-нибудь, но накопать, иначе что они за проверяющие. Так пусть на мелочи поймают, на некомплекте сухпайка. К тому же голодный солдат начальству близок и понятен. Поматерят нас, но с улыбкой. Хуже дело с водой. Питьевых запасов нет, только личные фляжки. В канистрах по бортам вода техническая, пить ее нельзя, а полигон под Ордруфом сухой и очень длинный. Колесников свою воду вылакает, станет потрошить молодых. Не по-людски, конечно, но он старик, и вмешиваться я не стану.

На марше мы курим в машинах – хоть и нельзя, но кто увидит на ходу? Теперь же офицеры бродят вдоль колонны, приходится терпеть.

Взводный Лунин наконец кричит: «К машине!» Строимся на песчаной дороге вдоль борта. От мотора броника за моей спиной несет горячим маслом и горелой резиной. Мудак наш Мама, не любит он машину. Мимо нас, придерживая ладонью прыгающие на бедре полевые сумки, рысцою пылят офицеры, стягиваясь в голову колонны, где прохаживается, руки за спину, батальонный майор Кривоносов. Мы стоим в положении «вольно» под строгим взором старшины Пуцана. Стоим долго. Вот скажите, зачем нас построили? Комбат ставит задачи батальону. Так собери ты офицеров, отдай и разъясни приказ, а те построят нас потом и озадачат в свою очередь. Нет, будем без толку стоять с пустым брюхом. Армия!.. Вроде привык, а противно.

– Ссать хочу! – свистяще шепчет рядом Ара. Он ефрейтор, и по причине своей лычки – заместитель командира отделения. То есть меня – в данный момент.

– В сапог, – ехидствую сквозь зубы. Стоящий за каптерщиком Колесников коротко ржет. Пуцан поправляет фуражку и гаркает: «Рота!» К нам приближаются ротный со взводными. Сапоги уже в пыли, общий вид вполне бойцовский, фронтовой. Вслед за офицерами обочиной дороги, левыми колесами почти в кювете, ползет влекомая грузовиком полевая кухня. Из трубы над бочкой котла весело летит клочковатый дым. Только не перловка! В горле у меня першит, я сухо кашляю в кулак.

Перловая каша с немецкой тушенкой. Нашу продали, собаки. Немецкая тушенка жирнее, но в каше куска мяса не найти: разваривается на волокна. Отстояв очередь, быстро съедаю перловку и хлеб (масло на учениях не дают), отхожу подальше от дороги, рву свежую траву и вычищаю котелок. Снова очередь, теперь – за чаем. Прячусь с кружкой за броник, закуриваю. Кусаю сахар, запиваю черным с виду, но пустым на вкус чаем, делаю затяжку. Чай черный потому, что вчерашнюю заварку повара кипятят по новой с содой, сода дает черноту, старый общепитовский рецепт. Все-то я знаю, во всем разбираюсь. Проще служить, если не знаешь лишнего.

Роте командуют оправиться. Прошлый раз стояли в другом месте, но я на всякий случай гляжу под ноги. Трава высокая, и щекотно, когда в нее садишься. Нас в роте сотня. Бедный лес.

Строимся в походную колонну. Значит, все идет по плану: наши броники условно разбомбил натовский противник. Но офицеров не поубивал, они топают с нами. До рубежа атаки примерно километра два. Плюс шесть кэмэ по полигону. В атаку сразу не пошлют, будет инженерная. Ближе к вечеру пройдем за танками два рубежа с мишенями и ночью атакуем третий, где утром встретим холостым огнем контратакующего противника, роль которого будут играть войска народной армии ГДР. На учениях мы с немцами соседствовали, но чтобы в лоб – такого я не помню. Ротный тоже. Кто-то наверху придумал. Поглядим, чем дело кончится. Есть у меня на этот счет предчувствия.

Рота идет в ногу. На марше мы можем шагать, кто как хочет, сохраняя строй, но мы уже привыкли ходить в ногу. Автомат на плече, вещмешок за спиной, полы длинной шинели разлетаются в шаге над сапогами. Я иду в голове отделения, рядом Полишко, впереди сосредоточенно шагает Николенко, лейтенант Лунин не в ногу с нами семенит чуть в стороне.

Когда мы маршируем на плацу и всем полком лупим сапогами по брусчатке, звук получается убедительный. Но по-настоящему военным он бывает у полка только в походе, на земляной дороге, особенно ночью. Помню, в сентябре нас поставили в караул на полигоне. У колючки бесконечного забора ограждения в первом часу ночи я вдруг услышал низкий размеренный звук. В детстве, нечасто, отец сажал меня к себе на колени и прижимал к груди, и я слышал приплюснутым ухом, как внутри у него стучит. Вот и здесь было похоже. Звук приближался долго. Я уже понял, что это такое. Смотрел на видимый мне в свете луны участок дороги и гадал, когда они покажутся. Звук нарастал, приближался, а дорога все была пуста. И вот пошла, потянулась зыбь качающихся касок, звук стал густым, двухтактным. Вояки возвращались в лагерь с ночных стрельб. И я подумал: вот он, звук войны. Не пальба, не рев танков – поступь сотен людей, молча шагающих в ногу.

Два вертолета наблюдателей спаренно проходят над нами. Солнце начинает греть мне шею, хочется курить. Нам пока везет с погодой. Не дай бог дождь. Танки все размесят, замаешься по грязи наступать, да еще ночью.

Вот и первый рубеж. Окопы уставным зигзагом уходят от дороги к горизонту. Мы их копали в прошлый раз – не докопали. Надо в полный рост, и бруствер, и обшивка досками. Нас поротно разводят по местам. Грунт на отвалах засох и слежался, стенки окопов кое-где обвалились – то ли дожди, то ли танкисты ездили. Ротный командует «Стой!», ему вторит наш взводный, потом замкомвзвода Николенко, потом и я добавляю свое – отделению. Покрикивать на солдат мне и нравится, и стыдно. Но все же нравится: пусть и малая, но – власть. Кстати сказать, власть малая – самая вредная. В школе вахтеров и уборщиц боялись больше, чем директора. Вот и я теперь заделался вахтером.