В это время у запорожских казаков назрело несколько жалоб, просьб и претензий, и они все то изложили на письме к гетману Мазепе и к царю Петру Алексеевичу, и те письма вручили главным представителям своего посольства.
Прежде всего запорожцы обращались с просьбой как к гетману Мазепе, так и к царю Петру Алексеевичу о прибавке «сверх прошлогодняго годового» жалованья в деньгах, сукнах, порохе и свинце. Уже несколько лет ни пороху, ни свинца не дают они в раздел, потому что и того и другого слишком мало им присылается на Кош, и хотя у запорожцев в последнее время, благодаря вниманию государей и самого гетмана, пушек «довольно примножилось», но зато, не имея достаточно боевых запасов, они не могут «тешиться» и стрелять из пушек по своему положению ни в дни празднества, крестного хода, похорон знатного товариства, годовых нарочитых праздников, во время приема монаршеских посланных и при почитании имени великого государя. Кроме этой просьбы запорожцы просили и гетмана и государя об уплате мастерам-лодочникам за сооружение ими сорока судов по 16 рублей за каждое судно, которые сделаны были для плавного похода в прошлое лето: да явит государь свою милость войску и прикажет выдать из своей монаршей казны требуемую сумму и прислать ее на Кош для раздачи работникам
[443]. Тут же запорожцы били челом о братии своей, страждущей в басурманской неволе, а именно о тех трехстах пятидесяти казаках, которые во время царского похода на турецкий город Азов отважно действовали под начальством атамана Чалого на Черном море и счастливо крымские берега громили, но потом на обратном пути были в полон взяты и посажены на каторги неприятельские; запорожцы, указывая на наступившее мирное время, усердно просили освободить несчастных «из тяжкой неволи и пустить их на волю». Особо от просьбы о трехстах пятидесяти невольниках запорожцы просили о бывшем товарище Дядьковского куреня Иване Гадяцком, казаке «давнем и во всех поступках воинских способном», который мужественно сражался с татарами под городом Голтвой во время набега туда многочисленной орды татарской, но был побежден вместе с украинскими казаками
[444], взят в плен басурманами и хотя «ради старшинства у сечевого товариства» помилован от смерти, зато отправлен был в Крым, в неволю. В той неволе он томился до того времени, пока над ним не сжалился атаман Дядьковского куреня: отправившись из Сечи в Крым, он взял Гадяцкого на поруки, а сам вместо него «сел в неволю». Теперь Гадяцкий, пришедши в Сечь, слезно просит кошевого атамана и все товариство сыскать взятого в плен атаманом Федьком несколько лет тому назад на реке Молочной татарина Текелды и усланного куда-то
[445] вовнутрь России и вернуть в Крым, – взамен того татарина Гадяцкому обещали дать свободу. Независимо от перечисленных просьб запорожские казаки заносили жалобы от всего войска царю и гетману на воевод – Новобогородицкой крепости Петра Иванова Потемкина и Кызыкерменского городка Ивана Аверкиева Опухтина и сердюцкого полковника Якова Покотила. Воевода Потемкин «вступается в ненадлежащия ему дела и чинит войску противные затеи». Так, запорожцы «за некоторое неисправление и за совершенные вины» отставили строителя собственного, возведенного войском, Самарского Святониколаевского пустынножительного монастыря, игумена Алимпия, и писали к отцу игумену Межигорского монастыря, дабы он, приобща Самарскую обитель к своей Межигорской, прислал от себя какого-нибудь исправного и в поступках искусного человека, который бы мог быть строителем обители. По той просьбе запорожского войска и по благословению киевского митрополита в Свято-Николаевский монастырь прислан был искусный старец иеромонах Никита Подвалинский с дьяконом. Но прибывшего старца Никиту воевода Потемкин почему-то не пустил в обитель и никакого места ему у себя не дал, чему войску запорожскому причинил большую досаду. Запорожцы уже давно терпят стеснение своих вольностей в самарских владениях и, не желая пока, до удобной поры, беспокоить самого государя, чтобы доподлинно узнать, кому издавна принадлежит река Самара, упрекают гетмана Мазепу, который, хорошо зная, что река Самара «от многих лет прямая запорожская, а ничья иная», позволяет полковникам и селитренникам разорять ее, делать на ней селитру и давать на запорожские угодья гетманские универсалы в том рассуждении, будто бы войско городовое и низовое одного запорожского имени и будто бы в той реке Самаре «должна быть неотлагаемая часть» и для самого гетмана. Не отказываясь от того, что войско городовое и войско запорожское носят одно общее имя и находятся под одним гетманским региментом, запорожское войско, однако, «никакой общины употреблять не смеет и не хочет». Наконец, через поименованных своих посланцев, Донца и Мартышевского, запорожцы вновь заявляют свою жалобу на воеводу Опухтина и на полковника Покотила, которые «от малых ссор и драки учинили великий бунт и буйство» среди казаков, находящихся в числе 500 человек в Таванском городе на службе великого государя.
Запорожское поспольство прибыло в столицу в полном составе в ноябре месяце, было принято государем и отпущено назад с объявлением о скорой отправке в Сечь зимним путем с особым посыльщиком обыкновенного годового без прибавки жалованья, о котором «указ царского величества впредь учинен будет». Для исследования о таванском кровавом деле назначены были стольник Клим Чихачев да подьячий Осип Гаврилов, которые должны были ехать через Севск прямо к Тавани, минуя Батурин, и, приехав на место, дождаться там посланного человека от гетмана Мазепы для розыска дела, потом объявить о себе воеводе Опухтину, сделать подробный допрос всему, что написано в жалобе кошевого Петра Примы и в донесении гетману воеводы Ивана Опухтина и виновным в преступлении ратным русским людям учинить наказание «по указу, по уложению, и по новоуказанным статьям, а взятое на виновных, доправя, возвратить челобитчикам»; виновных же черкасских людей должен наказать присланный от гетмана человек по указу великого государя и по праву войска, с возвращением пограбленных челобитчикам имуществ. «А что потому великого государя указу он учинит, ему, Климу Чихачеву, ехать к великому государю к Москве и тот сыск и из него перечневую выписку за своею рукою привезти и самому явиться и сыск и перечневую выписку подать в приказе Малые России думному дьяку Емельяну Игнатьевичу Украинцеву с товарищами»
[446].
Как окончился разбор таванского дела – неизвестно, но в феврале месяце следующего 1700 года запорожскому войску назначено было царское годовое жалованье: кошевому атаману 2 вершка бархатных на шапки, 2 сукна кармазина по пяти аршин сукно, атласу да камки по 10 аршин, две пары соболей по семи рублей пара, два сорока соболей по 50 рублей каждое сорок, судье, писарю и есаулу по вершку бархатному, сукна кармазина по пяти аршин, атласу по 10 аршин, соболей по паре в 7 рублей пара, по сорока соболей в пятьдесят рублей каждое сорок; всему поспольству дано 500 золотых червонных, 150 половинок шиптуховых сукон, 50 пудов зелья и 50 пудов свинцу, обвертев в рогожи и увязав веревками против прежних таких же отпусков. Для доставки всего названного царского жалованья в Запорожскую Сечь назначен был жилец Даниил Андреев Жедринский
[447].