История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Яворницкий cтр.№ 49

Августа 9-го дня войско отпустило из Сечи царского толмача и с ним вместе отправило своих посланцев: Данила, казака Щербиновского куреня, да Андрея толмача, казака Донского куреня, с просьбой к нурредин-султану в Крым об освобождении пятидесяти человек запорожских казаков, взятых турками на добыче соляной после промысла Федька. Посланцам своим войско велело объявить в Крыму, что Федько ходил не из Запорот, а из малороссийских городов и что о его замыслах запорожцы вовсе не знали ничего.

Волнение, поднявшееся в Сечи, не улеглось и с отъездом из нее царского посла. На этот раз запорожцы, недовольные чем-то на нового кошевого Семена Рубана, снова хотели избрать Гусака. Но Иван Гусак открыто всем объявил, что он согласится принять атаманскую булаву только тогда, когда войско порвет с неверными мир. Но запорожцы ради одного Гусака отказались разрывать с татарами установленный мир и нашли нужным по-прежнему оставить Семена Рубана своим кошевым, переменив только войскового судью, вместо Фирса избрав Андрея Горба, человека постоянного как в поступках, так и в речах.

Понося Мазепу и осуждая все его дела, запорожцы не пощадили в этом отношении и самой Москвы: куренные атаманы, приходя к кошевому Рубану в его курень, говорили между собой, что когда московские войска, придя под турецкие городки, ничего не сделают там и повернут назад, то запорожцы, соединясь с ордой, станут бить москалей.

Тайный сторонник Мазепы войсковой писарь Созонт Грабовский, беседуя с Якимом Кнышом, объявил ему наедине, что как только хан крымский вернется из Венгерской земли, так запорожцы немедленно утвердят с ним мир и потом пойдут на великороссийские города: «В малой же России им не для чего воевать, потому что она сама в себе, кого надобно, повоюет: винокурники, пастухи, овчары и голутьба всех своих начальников и панов побьют. Хотят запорожцы идти на великороссийские города за то, что им присылается из Москвы не такое жалованье, как донским казакам. Запорожцы сердятся и за то, что на Самаре построены города и осажены людьми; что вырублен их стародавний лес; что на Орели сидит воевода с воинскими людьми, тогда как в статьях Хмельницкого написано так, что московским ратным людям быть на Украине только в трех городах. И то запорожцам в большую тягость, что Москва гетманов, старшину и полковников, кого виновным найдет, без ведома казаков берет и ссылает в Сибирь: виновных в какой-либо вине нужно судить по войсковым правам. Обидно запорожцам и то, что когда они просят войска в помощь себе, то гетман и воевода отговариваются тем, что на то указа нет, без которого они не смеют никуда войск посылать, чем точно водят запорожцев за шею: от татар низового войска они не боронят, напротив того, через войско и сами в покое живут, войску же через то убыток один: татары хватают их братию и в неволю шлют. Оттого запорожцам непременно нужно выбиться из-под московского ярма: когда они достигнут того, тогда не будет им пленения от басурман» ^[280].

При отпуске из Сечи Кныша запорожцы вручили ему для гетмана Мазепы письмо и велели передать последнему обо всем, что Кныш, находясь в Сечи, слыхал.

В этом «невежливом и досадительном» письме, как сам гетман его обозвал, казаки называли Мазепу не отцом, а вотчимом Украины, желающим ей не добра, а ищущим ей зла, и напоминали ему, как он сам же, подбивая все низовое войско против «головных» неприятелей и врагов святого креста и тем самым обнадежив всех казаков, заставил всех воинского похода ожидать, а потом вдруг объявил, что без воли и царского указа войско не может ни подниматься, ни идти против басурман. Тогда войско, не ожидая от гетмана промысла против басурман, принуждено было, ради недостатков своих, перемирие с ними поновить. Поновив же перемирие и прекратив всякие поиски против них, войско вдруг узнало о том, что гетман отправил от себя в Прогнои Федька и сделал то не столько для добывания языков, сколько для смятения и пагубы низовых казаков. Тот Федько, по гетманскому наказу, взял живьем на соляных промыслах 40 турок и очаковских волохов и 8 из них человек изрубил; за это очаковцы и перекопцы напали на запорожских казаков, 52 человека взяли живьем, 4 человека закололи насмерть, некоторых ранили в бою; из последних немало было привезено в Сечь. По всему этому запорожцы немало дивятся «такому скверному» промыслу Федька и задают гетману вопрос, не хочет ли он искоренить тем самым весь свой народ? Осуждая «бесчестный» промысл гетмана, отдающего христиан в неволю басурман, войско объявляет, что не потерпит ему, если он не доставит в Сечь безвинно захваченных казаков и если он и впредь такую же измену и пагубные дела будет чинить: лучше вспомнить древнюю воинскую доблесть и не дать рже съесть себя… Пусть гетман пришлет взятых Федьком турок и волохов в запорожскую Сечь, и войско отправит их для обмена на своих, отосланных в неволю, казаков. Пусть гетман пришлет также и самого Федька для наказания его за то, что он, за войсковой хлеб и за доброту, нанес войску такую пагубу и причинил множество хлопот. Пусть бы Федько иначе объявил славу свою, – не так объявили ее под Очаковом Новицкий, а под Кызыкерменем этой зимой Палий, который с 20 000 войска полонил 18 человек татар и на то место столько же поморозил своих казаков. Пусть бы Федько так же рыцарски поступил, как поступил знатный товарищ Максим, казак Сергиевского куреня. Максим, не желая чинить никакого подкопа и измены войску запорожских казаков, пошел в дикие поля и там, при Божьей помощи, побил нещадно безбашную ^[281] орду, хватавшую возле Келеберды и Переволочной, на переволочанском шляху, в неволю христиан. Тому Максиму от всего войска – слава и похвала, а Федьку – бесчестье и немилость и от невольников проклятье. Заканчивая свое письмо, запорожцы просили гетмана не задерживать у Переволочны проезжих с хлебными запасами ватаг и торговых людей, шедших из украинских городов в Сечь ^[282].

Написанный лист вручен был гетманскому посланцу Якиму Кнышу, и сам Кныш мирно отпущен был из Сечи «на города». Выехав из Сечи, Яким Кныш пристал к какому-то греческому каравану и вместе с ним потерпел «пригоду» (бедствие) от татар: у речки Омельника на караван наскочил татарский чамбул, или разъезд, который разгромил купцов и вместе с ними пленил Кныша с имевшимися при нем листами от запорожских казаков. Но на ту пору случился в степи запорожский ватаг Максим Зацный, который, узнав о бедствии, постигшем купеческий караван, бросился по следам татар, настиг татарский чамбул из Чапчаклии за Бугом-рекой, там всех «поганцев в труп положил», десять человек языков в полон взял, и меж ними гетманского посланца Кныша с большими при нем листами нашел, которого немедленно на свободу отпустил. После этого Яким Кныш прибыл в Батурин и обо всем случившемся с ним гетману Мазепе сообщил.

Гетман Мазепа, ожидавший от запорожцев «всякой приязни и послушания» и вместо того нашедший «доткливое, ущипливое и вельми досадное от них письмо, каких не пишут не только младшие старшим, но и равные к равным», не замедлил дать им на него обстоятельный ответ. Запорожцы, писал Мазепа, упрекают его за то, что он не идет ни на Крым, ни на турецкие днепровские городки; но они забывают то, что гетман без монаршеского указа вовсе не может предпринимать таких дел. Упрекают запорожцы гетмана и за то, что он побуждает их идти на басурман, а сам не идет; но они и тут забывают то, что все предшественники Мазепы сами под неприятельские земли не ходили, а только до войска низового «уставочно» писывали, приказывая над неприятелями военный промысл чинить. «Ваши милости, вопреки правды, называете нас отчимом, будто мы не имеем попечения о целости Украины и, преподнося нам такие острые стусы, сами оказываетесь несправедливыми, когда поступаете так, как вам хочется, а не так, как монаршеский их царского пресветлого величества повелевает указ и как указывает вам наше гетманское наставление и совет: от монархов и от нас писано вам, чтобы вы над неприятелями промыслы чинили, а вы снова с ними перемирие подтвердили; поступая так самовольно сами, вы, однако, нас злословите и тем навлекаете на себя то, что кто-нибудь и вас назовет пасынками, а не сынами отчизны Украины. Многократно нарекаете на нас и за то, будто вы прошлой зимой дали нам знать о неприятельском приходе, а мы будто не дали тем неприятелям отпора. Но мы, как тогда писали вам, так и теперь повторяем, что ваше известие о тех неприятелях пришло к нам, в Батурин, во вторник, а басурмане с нурредин-султаном, по наущению проклятого изменника Петрика, успели подойти к Переволочне на другой день, в среду; когда же с войсковыми тяжарами управились и рушились в пятницу из Батурина, неприятели бросились под Полтаву и в тот же день сломя голову повернули назад… Вы упрекаете нас и за то, будто мы допускаем ходить отважным рыцарям из городов под басурманские жилища и будто в прошлое время напрасно трудились под Кызыкерменем Новицкий и Палий. А особенно сердитесь за то, что бывший кошевой атаман, пан Федько, погромил с товариством в Стрелище басурман и побрал несколько языков; вы хотите за это Федьку отомстить и требуете выдачи его. На это мы ответим так: не следовало бы вам в тех военных поступках учить нас, – мы и сами, по милости Бога, имеем столько разума, чтобы разобраться в том. А что Новицкий и Палий, быв под Кызыкерменем, важных результатов не оказали там, то ведь и сами монархи иногда даром возвращаются назад. Да и ходили-то те названные Новицкий и Палий под город Кызыкермень не с тем, чтобы город тот добыть, а с тем, чтобы страх и шкоду неприятелям учинить, и вернулись не напрасно они: запирая неприятелей в валах, они воротились с языками до нас. Пан же Федько, бывший кошевой атаман, с вашим же низовым товариством в поле ходил не с тем, чтобы на Стрелицу хотел пройти, в чем мы и не поощряли его, а с тем, чтобы поближе где-нибудь настигнуть врагов, но ни на Бердахе, ни на Молочных, ни на Тонких, ни на Сиваше, ни на Каланчаке не мог найти языка и потому принужден был к Стрелице идти, где помощью Бога ему и посчастливилось хорошо. Но нехорошо то, что вы за то поганское поражение гневаетесь на него. Если вас тревожит в этом случае то, что вы с ними, погаными, подтвердили мир, то Федько и не знал того. Да и то вы знаете, что ваши условия без нашего гетманского ведома состоялись и что мы никаких обязательств не брали на себя… И так за ту невинную вину непригоже выдавать вам пана Федька: даст Бог, с течением времени, и сам он, пан Федько, непременно приедет к вам и как задушный войска низового товарищ ваш, удостоится полной дружбы от вас. А что до вашего упрека в том, что мы не советуемся с вами о походах на военные промыслы против басурман, вам не объявляем о том и чрез то будто приказуем вам шкоду чинить, то тут самое дело оправдывает нас: всякое войско, собираясь против неприятеля в поход, не разглашает о том, а старается внезапно обойти и ударить на него. Так и нам замысла и намерения своего в таких делах объявлять никому не надлежит. Да если бы мы когда-нибудь к вам и написали о том, то без сомнения из Сечи же неприятели и узнали бы все и не только стали бы осторожно себя вести, но и приготовились бы дать отпор. Ведь вы и сами не захотите скрывать того, что в Сечи есть немало таких людей, которые все, что они только услышат на ради войсковой, читанное в листах, или слышанное на словах, сейчас же передают о том в Кызыкермень. А что до ваших обещаний и до ваших угроз, соединившись с татарами, идти на истребление нас, то мы, как всегда рады всякому из вас доброму молодцу, нисколько не испугаемся и тогда, когда кто из вас, желая христианского кровопролития, захочет на недоброе дело прийти. Мы, гетман, и все войско городовое, кроме того, что носим такие же сабли при боку, какие всякий воёвник носит при себе, и помощью всесильного ими отбороняемся от врагов, но мы имеем кроме того и другую, сильную и крепкую, великих государей защиту для себя… Да если бы вы, озлобившись, пошли по селам и по украинским хуторам и произвели разорения там, то вы привели бы в слезы и в убытки ваших отцов, братьев, сестер, дядей, теток и других кровных и знаемых своих. А если бы вы еще и церкви, на хвалу Его святого имени поставленные, поруйновали везде, то какое же вам самим от того было бы утешение и какая была бы слава? Вы не только всеми народами были бы обруганы и срамотною гоньбою обнесены, но и сам Господь Бог не дал бы вам жить на свете и не оставил бы без наказания ваших душ… Однако мы думаем, что никто из вас, розумных и уважных голов, не осмелится выходить на опустошение своей отчизны и на терзание ей внутренностей; конечно, вы только на словах такие неподобные речи можете плодить; да и не на том положило свое основание войско ваше запорожских низовых казаков, чтобы своей отчизне приносить вред; а на том свило оно свое гнездо, чтобы на поле и на море басурман воевать и их поганские жилища разорять, чем все ваши предки войска запорожских казаков стяжали себе, доброе имя на весь свет. Наконец, если вы, ваша милость, не будете их царского пресветлого величества указы исполнять и не перестанете нас вашими пасквилями и ущипливыми языками донимать, то объявляем вам о том, что мы прикажем всех ватажных людей задерживать в городах и ни одного человека из них до вас в Сечь не пускать» ^[283].