Оказия - читать онлайн книгу. Автор: Анна Шведова cтр.№ 56

Ворона дернула крылом, сделала рывок и вскочила на лапы, победно каркнув в лицо Оболонскому. Тот усмехнулся. Ворона улетела, и она больше не пыталась нападать на людей. Это было еще вовсе не доказательство, выводы делать было рано – ворона могла быть совершенно здоровой до того момента, как попала под воздействие дыма, и все равно Оболонский радовался. Он знал, что зелье действует, он чувствовал это.

Солнце поднялось над верхушками деревьев, когда легкий ветерок разогнал остатки дыма. Кое-где еще дотлевали тошнотворно воняющие костры, от малейшего движения взлетали в воздух тончайшие клочки пепла, но все уже закончилось.

Никто не заметил каких-либо перемен, а потому все по-прежнему были насторожены. За все время, пока на кострах горело магическое зелье, люди заметили только с десяток ворон, кувыркавшихся в воздухе, да одного волка, протрусившего с жалобным подвыванием мимо купола с людьми. И больше никого.

Прошло уже четыре часа. Больше Оболонский ждать не мог. Он закинул за спину сумку, ладонью коснулся невидимой стены и сделал шаг вперед.

Магический купол исчез, но селяне внутри него продолжали сидеть и только растерянно оглядывались по сторонам, дожидаясь, пока кто-нибудь не скажет им, что делать дальше.

А Оболонский уже ушел далеко вперед, меряя длинными ногами улицу и внимательно разглядывая подпаленные туши мертвых животных и обгоревшие тела людей – не надеясь только на пепел, Стефка и Лукич должны были огнем выжечь заразу из всего, до чего только могли дотянуться. Удивительно, как все-таки деревня не полыхнула пожаром при такой суши!

Порозов, сунув жбан с растворенным в воде зельем симпатичной молодке и жестом показав использовать мокрые тряпки для спасения от вони, пошел за магом – силуэт того уже терялся в сероватом мареве дыма. Сначала осторожно, затем ускоряя шаг, Алексей следовал за Оболонским, теряясь в догадках. Поведение Константина его озадачивало. Не то, чтобы он не ожидал от мага подобного поведения – даже оказывая помощь, тот умудрялся выглядеть надменным и холодным, да их тауматурговская братия обычно вся такая. Порозову не раз доводилось сталкиваться с разными магами и это навсегда оставило в его душе осадок гадливости и неприятия. Но этот конкретный маг, с которым ему пришлось бок о бок прожить несколько дней, его удивлял.

Оболонский между тем разыскал Стефку и Лукича. Обессиленные и уставшие, они сидели под большой грушей на краю деревни и над чем-то дружно смеялись.

Константин остановился в нескольких шагах, Лукич приподнял руку в приветствии и молча кивнул. Оболонский кивнул в ответ и пошел дальше. Раз лекарь уверен – беспокоиться больше не о чем.

Порозов нашел мага стоящим у невидимой стены внешней магической фигуры, запершей их всех внутри деревни.

– Знаешь, как выйти? – после фокуса с дымом Алексей ни в чем больше не был уверен, даже в том, что Оболонскому не под силу сломить мощное чужое колдовство.

– Делать чудес я не умею, – буркнул Оболонский, даже не обернувшись, – Но выйти и вправду очень бы хотелось.

– Полагаешь, этот твой Гура неспроста нас здесь запер и заразу кинул?

На лице Константина мелькнула досада. Весь его вид красноречиво выражал только одно: это так очевидно, к чему глупые вопросы? Но ответил маг на удивление сдержанно:

– Полагаю.

– Он и есть наш Хозяин?

В этот раз маг вообще не ответил. «Удавится, а не скажет», – едва слышно пробормотал Порозов, скрипнул зубами и перешел в наступление.

– Хороший у тебя знакомец, этот Гура. Интересно, он тебя здесь прикончить хотел или просто придержать? Это у вас личное?

Оболонский так резко обернулся, что Порозов от неожиданности отпрянул.

– Задержать – да, но не здесь. Меня вообще здесь не должно было быть. Я должен был подыхать от яда оборотня или гнить где-нибудь еще. А вы – умереть здесь. Все, до последнего человека. А личное ли? С тех пор, как я ступил на эту землю, да, личное.

– Оборотня? – недоуменно нахмурился Порозов.

– Аська убит, – тихо сказал Оболонский, – Оборотень напал на меня. Но мне… удалось выжить и узнать, где вы.

– Аська… убит, – потрясенно повторил Алексей, замотав головой, словно отгоняя услышанное, – И ты молчал?

Тауматург не посчитал нужным оправдываться.

– Кто-нибудь еще знает об этом?

Оболонский медленно покачал головой, а Порозов обернулся, долгим взглядом окинув беззаботно хихикающих недалеко под грушей Лукича и Стефку.

– Чем я могу помочь, чтобы ты разбил эту долбаную стену и утопил засранца в его собственном дерьме? – после паузы, звенящим от ярости голосом спросил он.

– Ничем, – мрачно ответил Оболонский, – пока кто-нибудь нас не освободит, нам не выйти. А может, дня через два все само собой исчезнет, если мои расчеты верны. Я могу попробовать сделать это раньше, но не уверен, что моих сил хватит. Мне нужно отдохнуть. Завтра начнется новолуние, может, я смогу что-нибудь придумать.

Маг опять отвернулся к стене, всем своим видом демонстрируя, что разговор окончен. Порозов пожал плечами: связь «полнолуние» – «что-нибудь придумать» для него ничего не значила.

Солнце немилосердно жарило макушки и выпаривало пот из чумазых тел. Немногие из выживших селян возвращались в родные хаты, с ужасом оглядывая изменившуюся до неузнаваемости деревню. В этом был виноват не только сероватый налет пепла на крышах, поникших листьях на деревьях и кустах, дорожках, траве и округлых залысинах обочин, истоптанных сотней ног, плетнях и перевернутых для просушки глечиках, брошенных топорах и вилах, скомканных и оставленных у хат в спешке бегства одежках. Куда страшнее было смотреть на обуглившиеся тушки тел посреди улицы – костяные остовы до сих пор напоминали о случившемся.

Но ведьмаки не дали возможности предаться скорби и горю, не дали опустить руки. Уже через час в деревне кипела работа – кто-то рыл две огромные ямы во дворе заброшенной хаты, где давно никто не жил и теперь вряд ли кто-то отважится это сделать, кто-то сносил туда опаленные тела людей и животных, укладывая их в ямы порознь. Возможно, потом останки людей похоронят по-человечески, как полагается, но сейчас селяне, измотанные и до сих пор напуганные, делали только то, что прикажут ведьмаки, а те прежде всего хотели отделить здоровых от того, что могло повторно вызвать вспышку болезни. Работы было много.

Оболонский, умывшись у колодца водой, припорошенной пеплом, молча полулежал под грушей, отрешенный и опустошенный. Его взгляд то и дело скользил по ближайшим деревьям леса, подступающего к деревне. Там была стена, удерживавшая его здесь, стена, невидимая глазу, но это не мешало разглядывать ее – он ведь знал, что она там, она засела гвоздем в его мозгу, она пытала его углями нетерпения.

Бездействие угнетало, но работать бок о бок с теми людьми, что сейчас бодро переругивались и даже по происшествии нескольких часов уже похихикивали помаленьку, снося тела в другой конец деревни, было выше его сил. Он жаждал уединения, он не хотел слышать ни одного глупого вопроса, на который все равно не знает ответа, он не хотел видеть в чужих глазах ни страха, ни подобострастного заискивания, ни надежды. Он не может никому дать надежды. Он не хочет, чтобы кто-то рассчитывал на него, потому что он бессилен что-либо изменить.