|
Cтраница 36
Игнат Иванов Галаган был ренегат-запорожец. Сын украинского казака из селения Омельника Полтавской губернии Кременчугского уезда, Галаган долгое время был в Сечи, сперва простым казаком, потом полковником Охочекомонного полка, затем даже кошевым атаманом казаков
[283]; в качестве полковника он находился при гетмане Мазепе, когда тот перешел на сторону шведов, и, как подручный человек Мазепы, сам перешел в стан шведов; потом, видя ничтожность сил Мазепы и нерасположение к нему украинского народа, выпросился у гетмана с полком на разъездную, вне шведского лагеря, линию, внезапно захватил несколько человек шведов-драбантов, ушел с ними и со своим полком в русский лагерь и тут повинился Петру, уверив царя, что он перешел к шведу против собственной воли, повинуясь желанию гетмана Мазепы. Царь взял с него слово, что он не «сделает с ним такой же штуки, какую сделал с Карлом», заставил его присягнуть на верность русскому престолу и потом долгое время держал его в разъездах для добывания неприятельскаго «языка»
[284].
Этот-то самый Игнат Галаган неожиданно явился к полковнику Яковлеву для осады Сечи. По сказанию неизвестного автора сочинения о запорожских казаках прошлого столетия, Игнат Галаган пристал к Яковлеву на пути его в Сечь и под присягой обещал тайными тропинками провести русских к Сечи
[285]. Так или иначе, но на него возлагались в этом отношении большие надежды, как на человека, знавшего все «войсковые секреты» и запорожские «звычаи». И точно, прибытие Игната Галагана к Сечи имело для запорожских казаков решающее значение.
Запорожцы, завидев издали несшееся к Сечи войско, вообразили, что то спешил к ним кошевой Петр Сорочинский с татарами, и сделали против русских вылазку. Русские воспользовались этим счастливым для них моментом, ворвались внезапно в Сечь и привели в замешательство казаков; однако последние долго и счастливо отбивались от своих врагов; но тут выскочил вперед Игнат Галаган и закричал запорожцам: «Кладите оружие! Сдавайтесь, бо всем будет помилование!» Запорожцы сперва не поверили тому и продолжали по-прежнему отбиваться от русских, но Галаган поклялся перед ними в верности своих слов, и тогда казаки бросили оружие. Но то был подлый обман со стороны Галагана. Русские устремились на безоружных запорожцев, 300 человек взяли в плен, нескольких человек перебили, нескольких повесили на плотах и пустили вниз по Днепру на страх другим, 100 пушек, и все клейноды – знамена, бунчуки, булавы, перначи, литавры, – и всю амуницию забрали и отправили в московский лагерь, а все курени и все строения в Сечи сожгли, многие зимовники, бывшие вокруг Сечи, истребили. Полковники Яковлев и особенно Галаган действовали с неслыханным свирепством. «Учинилось у нас в Сечи, – писал очевидец казак Стефаненко, бывший потом кошевым атаманом, – то, что, по присяге Галагана и московского войска, товариществу нашему головы обдирали, шеи на плахах рубили, вешали и иные тиранские смерти задавали, каких и в поганстве за древних мучителей не водилось – мертвых из гробов многих не только из товарищества, но и из монахов откапывали, головы им отнимали, шкуры сдирали и вешали. Ненасытившимся такового душепагубного прибытку, а заостривши сердце свое жалом сатанинским, Галаган чатами своих единомышленных людей в Тернувце и по иных годностях и урочищах працею кровавою на добычах звериных казаков невинных в московские тиранные безценно запродал руки. И тот своего безчеловечия не престаючи, посылает своих к ним шпегов и коне займати злодеев и всякие подступки чинити легкомысленных людей, яко теды всякие утиски, кривды и неволи люден украинским за поводом и причиною его помяну того безбожника Кгалагана нанесдося»
[286].
Страшное разорение Чертомлыцкой Сечи уже в то время воспето было казаками в народной думе.
Ой летыть крячок та по той бочок, до взявся шулика; «А не буде в Сичи города от-ныни и до вику». Ой, стояла Москва та у кинець моста, Та дывылася в воду та на свою вроду: Сама себе воювала, и кров свою пролывала, Нашим казаченькам, нашим мододеньким велыкий жаль завдавала, Наши казаченьки, наши мододеньки ниде в страхе не бували — Сорок тысяч Москвы, выборного виська у пень выбывали. Наши казаченьки, наши мододеньки та не весели сталы, Гей, оступыла вража другуния та всима сторонамы, Гей, закрасыла город, та славную Сичу, та скризь знаменами. Ой, казав есы, пане Галагане, що в их виська не мае, А як выйде на таракана, так як мак процвитае. Ой, казав есы, пане Галагане, що в Сичи Москвы не мае, Колы глянеш, помиж куренями так як мак процвитае. Ой, як крикнув та пан кошовый у покровьский церкви: «Прыбырайтесь, славни запорожцы, як бы к своий смерти!» Ой, як крикнув та пан кошовый на покровський дзвиныци: «Ой, кыдайте ж вы, славни запорожця, и пистоли й рушныци». Ой, пишлы-пишлы славни запорожця та непишкы, дубами, А як оглянется та до славной Сичи, та вмываются слёзами. О разорении Чертомлыцкой Сечи Игнатом Галаганом и теперь вспоминают «ветхие днями» старики. «Эту Сечь разорил какой-то Галаган; он знался с чертями, и как был еще далеко от Сечи, то какой-то «хлопчик» (слуга) просил кошевого атамана, чтоб он позволил ему застрелить Галагана в левый глаз, – иначе его убить нельзя было; а кошевой говорит: «не следует проливать крови христианской». А как увидел, что Галаган уже близко, тогда и сам стал просить хлопца, чтоб тот убил Галагана. Но тогда уже поздно было. Галаган был великий чародей и сделал с собой так, будто у него не одна, а несколько голов. Тогда и хлопчик не мог уже различить, где у него настоящая голова. «Теперь бей сам, – говорит хлопчик кошевому, – а я не могу знать, куда стрелять, потому что у него вон сколько голов». Так тот Галаган и разорил Сечь»
[287].
После взятия Чертомлыцкой Сечи князь Меншиков доносил царю Петру, что «знатнейших воров» он велел удержать, прочих казнить, самое же «изменническое» гнездо разорить и искоренить. На то донесение Петр отвечал Меншикову: «Сегодня (23 мая) получили мы от вас письмо о разорении проклятого места, которое корень злу и надежда неприятелю была, что мы, с превеликой радостью услышав, Господу, отмстителю злым, благодарили со стрельбою, и вам за оное премного благодарствуем, ибо сие дело из первых есть, которого опасаться надлежало было. Что же пишете о деташаменте полковника Яковлева, чтоб оному быть в армии, и то добро, только подлежит из оного оставить от 700 до 500 человек пехоты и от 500 до 600 конницы в Каменном Затоне, дабы того смотрели, чтоб опять то место от таких же не населилось, також, которые в степь ушли, паки не возвратились, или где инде не почали собираться; для чего ежели комендант в Каменном Затоне плох, то б из офицеров доброго там на его место оставить, а прочим быть в армию»
[288]. Подобное же письмо писал Петр и графу Апраксину в Москву, поздравляя его «милость» с истреблением «последнего корня Мазепина»
[289]. Чтобы ослабить страшное впечатление, произведенное на украинский народ истреблением сечевых казаков, царь издал манифест, в котором говорил, что причиной несчастья, происшедшего в Сечи, была измена самих же запорожцев, потому что они, прикидываясь верными царю людьми, в действительности обманывали его и сносились с врагами России, шведами; тут же Петр приказывал всех запорожцев, кроме повинившихся, бросивших оружие и изъявивших желание жить подобно простым крестьянам на Украине, хватать, бросать в тюрьму и казнить
[290]; самые же земли их, от реки Орели до реки Самары, приписать к Миргородскому полку, в котором в то время состоял полковник Даниил Апостол.
Вернуться к просмотру книги
Перейти к Оглавлению
Перейти к Примечанию
|
ВХОД
ПОИСК ПО САЙТУ
КАЛЕНДАРЬ
|