В сооруженную таким образом лодку садилось от 50 до 70 казаков, из коих каждый имел саблю, две рушницы, шесть фунтов пороха, достаточное количество пуль, несколько ядер для фальконетов, один нюрнбергский квадрант и необходимые жизненные припасы, как то: сухари, копченое мясо, вареное пшено или кашу и ячменную муку, из которой приготавливалась саламаха; спиртных напитков возить с собой казаки не смели, потому что пьяниц в походах не терпели, и если замечали кого-либо в нетрезвом виде, тот же час выбрасывали за борт лодки, «ибо трезвость считали необходимою при исполнении своих предприятий»
[969]. Походную одежду казаков составляла рубаха, двое шаровар, кафтан толстого сукна и шапка: хотя в мирное время запорожцы одевались очень богато и нарядно, но для морских походов обряжались в самые старые ветоши, тогда как турки, напротив того, выходя на войну, одевались в дорогие платья и украшались «золотыми и алмазными» вещами
[970].
Для морских походов выбиралось преимущественно осеннее время, особенно пасмурные дни и темные ночи, перед новолунием, когда можно было скрыть всякое движение против неприятелей. Казацкие чайки выходили прямо из гавани от Сечи и спускались по Днепру; они шли так тесно, что гребцы едва не задевали друг друга веслами; впереди всех неслась чайка кошевого атамана, на которой развевался атаманский флаг. Так доплывали запорожские казаки по Днепру до острова Тавани и стоявшего против него на правом берегу реки турецкого города Кизыкерменя. Турки, проведав о движении казаков, принимали против них свои меры: они протягивали от крепости Кизыкерменя до острова Тавани, поперек Днепра, и от городка Ослана до того же острова Тавани, поперек реки Конки, в этом месте соединяющейся с Днепром, железные цепи, посреди реки устраивали ворота, а на ворота из городков наводили пушки. Казалось, всяк, пытавшийся пройти через эти роковые ворота, должен был неминуемо погибнуть в них. Но казаки, в свою очередь, принимали меры: пользуясь темнотой ночи, они сваливали в лесу несколько высоких деревьев, прикрепляли к ним железные цепи и потом в стоячем виде пускали их к воротам, запиравшим проход по Днепру мимо острова Тавани. Пущенные таким образом деревья, ударяясь в проведенные поперек Днепра и Конки железные цепи, давали знать туркам о движении казаков; турки поднимали тревогу, стреляли из пушек, но попадали не в лодки, а в плывшие деревья, принимая их за высокие мачты. А между тем запорожцы спокойно стояли в камышах у берегов Днепра выше проведенных цепей и ждали, когда турки истратят свои боевые запасы; как только стрельба прекращалась, тогда казаки бросались к цепям, разрывали их сильным натиском и потом, пользуясь темнотой ночи, спокойно пробирались дальше. Таким же точно образом, выждав «благополучной для себя погоды» и никем не замеченные, запорожцы проезжали мимо Очакова и Кинбурна; впрочем, вместо Днепровского лимана казакам приходилось иногда оттягивать свои дубы к известному им месту Прогною, от которого шел проток к морю, и протоком выходить в открытое море; чаще же всего, миновав благополучно все турецкие города у берегов Днепра, они направлялись в Днепровский лиман, а из лимана – в Черное море, где казаку «путь чист», где ему «и гулять не заказано, и дорожки все показаны»
[971]. Отсюда запорожцы залетали и на Тендер-остров («Тын-Дерево»), и к Азову, Гезлеве-городу («Козлову», «Тысяче Очей»); отсюда они выбирались в Белое и Круглое моря, то есть Архипелаг и Мраморное море; отсюда же они проникали за Тамань, в Египет («Белую Арапию»), заходили в Бессарабию («Бисову Арапию»), осмаливали крылья Аккерману, или «Белому городу», выплывали в Килию, Измаил и Дунай-устье, а нередко и самый Царьград «мушкетным дымом окуривали», «самому Царю-городу давали пороху нюхати»; Трапезонт, Кафу и Варну «выстинали», Синоп-город, прекрасный своим местоположением, замечательный своим здоровым климатом и оттого прозванный «Мединет-Юль-Ушак», то есть «город любовников», «опровергали до фундамента».
А в недиленьку рано пораненько плывут славни казаченьки,
Плывут човеньцями, поблыскуют весельцами,
Вдарыли разом симсот самопалов седьми пядев од запалов.
Була Варна, була Варна, здавна славна, здавна славна,
Славнийшии казаки, що в тій Варни миста взяли,
Миста в Варни уси взяли, а в ных туркив порубали.
В летописи Самовидца говорится: «А из того времени (от Сигизмунда I) казаки, найпаче запорожские, в храбрость и силу произойшли, воюя часто на турков и в тех войнах алчбе и жажде и морозу и зною приобыкли… Да они ж в покои жити никогда не любят, но для малой користи великую нужду подимают и море было перепливать отваживаются, и суднами подъездя под турецкие города и разоряя оные, с користми до Коша возвращаются, и для таких воинских дел их не возгнушались из высоких фамилий персоны быть у них гетманами»
[972]. Изумительная смелость, даже, можно сказать, дерзость запорожских казаков во время их разъездов по Днепру и набегов на Крым, мимо турецких и татарских крепостей объясняется, конечно, отчасти жалким состоянием этих крепостей и их оборонительного гарнизона. Так, самые лучшие из них, Очаков и Перекоп, «очи Днепра и Крыма», благодаря ничтожным сведениям турок в инженерном искусстве, совершенно не выполняли своего назначения: рвы их постоянно осыпались и оставались неисправленными, замки и башни были ничтожны, пушки немногочисленны, гарнизон слаб и беспомощен
[973].
Случалось, однако, что турки, узнав о проходе запорожцев мимо Тавани по Днепру, делали оклики, расставляли для поимки их в устье Днепра свои галеры, но и это напрасно: темнота ночи и ширина Днепровского лимана, доходящая здесь до десяти и более верст, давали возможность казакам ускользнуть и от второй турецкой стражи. Однако весть о казацком походе быстро распространялась по всему морскому берегу и скоро доходила до самого Константинополя. Тогда из столицы султана скакали гонцы во все приморские области – Анатолию, Болгарию, Румелию – и оповещали жителей о приближении страшных врагов. Запорожцы и этим не смущались: они выбирали какое-нибудь безлюдное, но укромное место на берегу моря, причаливали туда со всеми своими лодками, оставляли лодки на месте под охраной двух казаков и двух мальчиков на каждом челне, а сами, вооружившись саблями, пистолетами и ружьями, внезапно бросались на первый город, жгли жилища, грабили имущество, истребляли жителей и потом, одобыченные равным добром, быстро возвращались к лодкам, садились в них всей массой и уходили в море. Погуляв несколько времени по морю, они вновь выбирали себе укромное место, вновь высаживались на берег и вновь внезапно делали нападение на какой-нибудь город, вновь жгли, грабили, убивали и возвращались к лодкам. Так в короткое время они опустошали огромное пространство морского берега, хватали по пути татарских коней, садились на них верхом, добегали до места, где сидели товарищи у затопленных лодок, забирали все свое добро и всех людей и спешили возвратиться в Сечь
[974]. Иногда, отправляясь в поход, запорожцы разделялись на две партии: одна партия шла сухим путем, вдоль берега Днепра, верхом на лошадях, другая шла речным путем, вниз по течению Днепра, на дубах; пройдя Кизыкермень, Очаков и Кинбурн, они соединялись в одном месте и потом делали набеги на турецкие города сообща. С течением времени, когда турки открыли все потайные ходы казаков и начали хватать и рубить их, запорожцы придумали другой способ обманывать турок: они выходили из Сечи на небольших лодках и, дойдя до Кизыкерменя, Очакова и Кинбурна, тащили их некоторое время сухим путем; потом добирались до того места, где у них затоплялись дубы, и отсюда открывали свои опустошения вдоль берегов Черного моря; сделав несколько набегов, они возвращались в море и тут принимали все меры, чтобы не попасться на глаза туркам.