Список нежных жертв - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Соболева cтр.№ 64

На остановке было безлюдно, как всегда. Марина давно удивлялась: город, почти центр, а никого вечером не встретишь, как в деревне. Летом еще одного-двух прохожих увидишь, а в другое время года – никого. Начал моросить дождь. Марина посетовала: опять льет. Поправив шаль на голове, она прикинула, сколько ей идти до дома. Минут двадцать пять, не меньше, в десять дома будет. Сначала надо выйти на Баррикадную, это широкая улица с двусторонним движением, а посередине проезжей дороги газоны и деревья растут. С одной стороны полно старых домов, с другой – современные коттеджи, а за ними многоэтажные дома.

Она вышла на Баррикадную улицу и торопливо зашагала по пустой проезжей части навстречу движению автомобилей. Вернее, воображаемому движению, так как машин не было ни в ту, ни в другую сторону. Что ни говори, а очутиться ночью на пустой улице одной не очень-то приятно. Предстояло еще пройти через сквер. Девушке сразу же припомнились россказни про маньяка. Странно, днем – тьфу на этих маньяков, а ночью... Вон и дом чернеет, где нашли убитую женщину. Жуть! Никогда она больше не пойдет одна этой дорогой. Марина решила не думать о всякой дряни, а прибавила шагу.

Буквально у сквера услышала позади звук мотора. Но поскольку Марина шла по левой части дороги, она не оглянулась. Звук приближался, и явно автомобиль ехал не по своей стороне. Марина оглянулась – машины в темноте не рассмотрела, водитель не включил фары. «Садятся пьяные за руль», – успела подумать девушка. Вдруг резко по глазам ударил свет фар и взревел мотор, набирая скорость. Марина зажмурилась и ступила на пешеходный тротуар, не сообразив, что автомобиль несется прямо на нее.

Удар – и она отлетела в сторону, упав на газон. Автомобиль завизжал тормозами, мотор заглох. Марина от шока и боли стонала, но смогла сесть. Хорошо, хоть успела увернуться, ее всего-то задело крылом, однако боль была адская и во всем теле. Тяжело поднявшись на ноги, она посмотрела в сторону машины, сбившей ее, тихо бросила:

– Пьяный дурак.

Ковыляя и прихрамывая, Марина побрела к скверу. Надо теперь быстрее попасть домой и вызвать «Скорую». Кажется, у нее ребра сломаны... За спиной она услышала, как хлопнула дверца. «Конечно, теперь он протрезвел, сволочь, – думала Марина, но шла, не оглядываясь. – Погоди, я узнаю, кто меня сбил. Сейчас суды строгие... Ох, как же больно... Внутренности, гад, отбил...»

Заслышав явно догоняющие ее шаги, она тоже прибавила шагу, насколько могла, не желая разговаривать с обидчиком. Пусть бежит, пусть. Не догонит. Скверик небольшой, осталось совсем немного, а там дом. Она на помощь позовет, чтоб этого мерзавца... Но он догнал.

Под правую лопатку Марины вонзилось что-то острое. Она закричала, мигом чья-то рука, протянутая из-за ее спины, закрыла ей рот. Она отчаянно сопротивлялась, но проклятая боль... Человек повалил Марину, перевернул на спину и уселся сверху. Что он хотел и что делал, Марина не понимала. Вдруг, огибая сквер, проехала машина, свет от ее фар полоснул по лицу неизвестного, он пригнулся. И Марина узнала его! Собрав последние силы, она попыталась высвободиться, закричала:

– Вы!! За что?

* * *

В десять вечера раздался звонок. Хозяева еще не вернулись, у них есть ключи. Кто же звонит так поздно? Оленька вышла в прихожую, взглянула на монитор и ахнула. Афанасий Петрович! Сам пришел! Она пулей помчалась во двор, забыв, что вход на автоматике, открыть можно из прихожей.

Старик вошел в свою комнату, опустился на кровать, запахнув халат и съежился. Он был грязный с ног до головы, даже в седых и спутанных космах застряли комки грязи. Он осунулся, щеки ввалились, на скулах выросла белая щетина. Афанасий Петрович виновато взглянул на Оленьку и произнес уставшим голосом:

– Я голоден, Ольга. И дико замерз. Принеси поесть.

Оленька притащила все, что нашлось в холодильнике, поставила на плиту чайник. Афанасий Петрович сначала вытер руки о халат, потом схватил кусок вареного мяса и начал пожирать его, остервенело вгрызаясь вставными зубами. Проглатывал куски, почти не жуя. Оленька стояла, молча наблюдая за ним. Потом засвистел чайник, она принесла большую чашку чая, поставила на стол и снова встала, но уже у кровати.

– Где же вы были? – наконец спросила потрясенная Оленька. – Все искали вас, переволновались.

– Я был свободным, – ответствовал старик как всегда патетически. – Но свободным оставаться трудно. Невозможно. Знаешь, что такое свобода, Ольга? Это деньги. Без них ты убог, обречен на вымирание. Впрочем, здесь я тоже обречен. Вопрос лишь во времени. А время против меня. Я стар, значит, мое время ушло.

На его пижаме Оленька заметила странные мокрые пятна.

– Что это за пятна? – указала она на пижаму.

Он опустил голову, рассматривая себя, затем беспечно махнул рукой:

– А, это кровь, Ольга.

– Вы ранены? Вам нужна помощь?

– Я ранен давно! Я истекаю кровью, а беспокоиться не стоит. – Он погрузился в себя, уже медленней пережевывая еду и запивая ее чаем. Затем недоеденный кусок мяса бросил на тарелку, вытер о полу халата каждый палец. – Понимаешь, иной раз жизнь ничем не лучше смерти. Но человек изо всех сил пытается оттянуть свой биологический конец. Это происходит с неверующими людьми, потому что там, за порогом жизни, они видят одну тьму. Верующему проще, он готовит себя к загробной жизни, поэтому не боится смерти. Я боюсь смерти, потому что не верую. Я боюсь ее, потому что многажды видел ее. Я боюсь смерти, потому что она меня кормила...

– Откуда на вашей одежде кровь? – настойчиво, но мягко спросила Оленька.

– Да так, по случаю. А главное, Ольга, перед смертью страшно лишиться общения. Когда не с кем поговорить, когда ты никому не нужен, тогда и наступает твоя моральная смерть. Но ты же живешь, и ты жаждешь этой жизни, жаждешь если не любви, то хотя бы уважения. И хочется напоследок перебить всех, как мух. Потому что они... – он указал пальцем в сторону двери, и глаза его сверкнули яростью, – тебя втоптали в дерьмо и относятся к тебе, как к дерьму. Противно. Я ушел. Я хотел напоследок освободиться от них, но не смог... Я слаб... я... дерьмо.

Он вдруг затрясся в беззвучных рыданиях, закрыв костлявыми ладонями лицо. Оленька стояла и думала, что ничего не может быть страшнее этих слез. Неужели человек живет только лишь затем, чтоб вот так плакать в конце жизни, в то время как должен находиться в созерцательном покое? И неужели этот старик ни в ком из своей семьи не находит отклика, маломальского сочувствия? В больнице она видела много стариков, к ним приходили родственники, проявляя заботу. Но, может быть, она была показухой, а дома старики заброшены и раздражают? Наверное, так, и поэтому многие из них любят лежать в больницах. Но чем так досадил семье этот старик, что его здесь не любят? Он же не лежачий больной, с которым действительно трудно.

Она присела на корточки, дотронулась до сухой кисти руки своего подопечного:

– Афанасий Петрович, я сейчас тоже разревусь...

– Глупая. Я рыдаю от бессилия. Я нужен им, – и он снова указал на дверь, – но мне от этой нужности убежать хочется, потому что я все равно не нужен. Ты не поймешь. Пока не поймешь... может, потом... Я вернулся, потому что и у меня есть долг. Последний. Мой долг меня сегодня выбрал, и я выполню его. – Вдруг он, присмотревшись к ней, произнес: – Ольга, у тебя мирное лицо. И глаза... радужная оболочка чистая-чистая... как утренняя роса. Тебя не должны обижать. Почему ты не ушла отсюда?