Мимикрия жизни - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Карабаджак cтр.№ 9

– Ничего я не перефразировала, это сама жизнь все на свои места поставила и перефразировала. Женщина сейчас такое же равное мужчине существо, как и он ей, поэтому раз уж мы умудрились отобрать из их гардероба брюки и галстуки, войти в их профессии, то надо быть последовательными до конца и примерять на себя все остальное.

– Я дерево посадила, – возвращаясь к вопросу Марго, наигранно-весело ответила я, – когда в комсомол поступала, помнишь, тогда это было принято…

– Помню, – подхватывая мой веселый тон, констатировала Марго, но закончила фразу не весело, однако обнадеживающе, – значит, для тебя дело осталось за малым – всего лишь построить дом, а с поправкой на нашу жизнь – хотя бы купить квартиру, ну и самое главное – родить сына.

– Почему сына? – недоумевала я, – Я хочу дочь.

– Ладно, пусть будет дочь, вопрос не в этом. А в том, когда? – вопрошала Марго.

Я молчала, отпивая маленькими глотками кофе и давая Марго понять, что ее вопрос риторический. Подруга все поняла и быстро нашла другую тему для разговора:

– Кстати, а что твоя Вальева? На долю свою жалуется?

– Да нет, не жалуется, но чертовски раздражена моим допросом и жутко нервничала, когда я спрашивала об ее отношениях с мужем.

– Ну, от такого вопроса любой занервничает. Семейная жизнь – не сахар, а у нее так вообще сплошная горечь: замуж пошла за дурня, который ее к каждому встречному ревновал.

– А тебе то откуда это ведомо?

– Так, Катя с моей Лилей, сестрой, в один класс ходили. Лилька о своих одноклассниках всегда рассказывала, вот мне сейчас и вспомнились эти ее рассказы.

– А что именно она тебе рассказывала? Может какие-то «лямурные» истории Вальевой? В кого та была влюблена, например?

– В кого – сказать не могу, потому что не знаю. А то, что за ней многие бегали – этот факт мне известен, но ее самый верный поклонник – это соседский мальчишка Игорек Ковалев, правда, сейчас он уже не мальчишка, а взрослый мужчина, но для меня все Лилины одноклассники мальчики и девочки. Помнишь, как я на ее родительские собрания вместо матери бегала? – ностальгически прервала саму себя Марго, но тут же вернулась «к нашим баранам». – Кстати, я слышала, этот Ковалев до сих пор не женат, как и некоторые, – не забывая наш предыдущий разговор, мимоходом уколола меня моя добрая подруга, но с рельс не свернула, – и по-прежнему соседствует с Катиными родителями, точнее, соседствовал, – поправила себя Марго. – Тебе эти сведения что-то дают?

– Пока сама не знаю, – ответила я задумчиво. Образ свидетеля Ковалева очень быстро всплыл в моей памяти и тот романтический факт, который я о нем узнала, меня не обрадовал. Может, Ковалев и есть тот третий угол в знаменитом треугольнике? Надо будет лично его передопросить.

– Марго, ты ведь женщина опытная, замужняя, – я вспомнила ее тихого покладистого Бориса и в очередной раз удивилась этому союзу, – да еще и ум трезвый умудрилась сохранить, несмотря на тяготы семейной жизни, – во время такого подлизывания Марго смотрела на меня с укоризной, но не без тщеславия (слова-то приятные!), – скажи мне, как жены уходят от мужей?

– По-разному, но если ты имеешь в виду Вальеву, то такие, как она, не уходят в никуда. Что у нее есть, чтобы и себя и ребенка содержать? Работа? Профессия? У нее даже своего жилья нет. В такой ситуации женщина либо терпит и продолжает жить, либо… заводит любовника и уходит к нему. Так что, Аннушка, ищи этого самого любовника, может он тебе что-то прояснит. Хотя… разве ты дело не закрываешь? Что есть неясности?

– Марго, ну хоть ты то мне соль не сыпь… Должна же я все проверить, все необходимые действия по делу произвести… – монотонно возмущалась я.

– Ладно, ладно, не сердись, – перебила меня извиняющимся голосом Марго, – работай, проверяй, я так ляпнула, не подумавши. Кстати, обед-то наш заканчивается. Побежали по конторам, пока начальство нас не хватилось.

Мы расстались с Марго у дверей ресторанчика, пообещав друг дружке чаще видеться, а в самые ближайшие выходные созвониться с другими нашими боевыми подругами и собраться на девичник, посидев где-нибудь не только за чашкой кофе.

Обещания, в которых мы искренне клянемся друг другу. И о которых тут же забываем, стоит появиться вечным проблемам на работе, дома, которые мы так неистово начинаем решать, что всё, с ними не связанное, уходит как в туман и становится таким далеким, пока какая-нибудь мимолетная встреча не воскресит их и не накроет тебя волной сожаления…

Воздух был насыщен политическим драматизмом, который выплескивался в будничную жизнь с телеэкранов, полос газет и радиоэфиров, смешивался с бытом простых людей и приобретал новые краски политической страсти. В наше время, казалось, невозможно было встретить человека, равнодушного к тем политическим перипетиям, которые развивались в Парламенте, Правительстве, во взаимоотношениях олигархов с властью и наоборот, хотя, по большому счету, рядовому гражданину была непонятна разница между ними: олигархами и властьимущими. Внешне: одинаковый лоск в одежде; одинаковые, не отягощенные голодом, лица; одинаково-красивые речи, вводящие в экстаз заблуждения, а, тем не менее, между ними был раздор, который как в кривом зеркале отображался в каждом коллективе, в каждой семье, разделяя коллег, друзей, родственников на «правых» и «левых», на демократов и социалистов, на западников и их антиподов, на космополитов и националистов. Этот спор, начавшийся в «верхах» в банальной борьбе за власть, благодаря велеречивой и захватывающей демагогии этих самых «верхов», превращался в настоящую гражданскую войну, линия фронта которой пролегала в семьях конкретных рядовых граждан. Отцы и дети не только спорили до зубовного скрежета, но и выходили на баррикады каждый со своими знаменами, восхваляя каждый своих героев, кто – ушедших, а кто – новых времен. Наша политическая активность могла поспорить разве что только с вечным религиозным фанатизмом. По сути, политика стала новой религией, а если учесть, что с высоких трибун новые вожди взывали не столько к разуму, сколько к душам людей, призывали не столько понимать, сколько верить им, то новые идеологи ничем не отличались от шествовавших в рясе, и между ними можно было смело ставить знак равенства.

Я открыла дверь ГУВД, и горячий политический спор волной накрыл меня. Из дежурной части доносились срывающиеся голоса, доказывающие, кто из отцов нашей демократии прав, а кто – кормит народ обещаниями.

Мне захотелось зайти к спорящим и внести свою лепту в политическую драчку, высказавши мнение по предмету спора, но в последний миг остановила себя. Несмотря на то, что спор был по таким болезненным вопросам, как приватизация и собственность, что трудно было удержаться и пройти мимо, тем не менее, я наступила «на горло собственной песне», прошмыгнула мимо «дежурки» и направилась к оперативникам. Однако голоса спорящих настигали меня, и невольно мне вспомнился образ нашего главного реформатора, с легкой усмешкой (или все-таки насмешкой?) на лице призывающий каждого становиться собственником и вкладывать красочные бумажки, именуемые в народе ваучерами, в широко развернувшуюся кампанию приватизации, без которой ни одно общество не может стать свободным и демократичным. Народ послушно вкладывал и терял, вкладывал и терял… А лицо главного идеолога приватизации с каждым разом становилось все насмешливее и насмешливее… Он ведь не уточнял, что собственниками станут не все, а только избранные, избранные и приближенные к тайне священного действа. Причем эти избранные и приближенные стали собственниками и соответственно властителями за счет тех, кто, не имея никакого другого богатства, кроме злополучных ваучеров, не зная законов рынка и уж, тем более, не ожидая звериного капиталистического оскала, лихорадочно метался в поисках вложений этих ваучеров, а решившись, дрожащими руками отдавали, как им казалось, свое бесценное богатство, свою незримую долю собственности, надеясь взамен получить тоже бесценное, но уже зримое богатство. Да, как каждый из нас верил и мечтал стать в одночасье свободным собственником! Стали, свободными от собственности.