Мимикрия жизни - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Карабаджак cтр.№ 30

Антон опять замолчал. Я не стала нарушать молчания и терпеливо ждала продолжения.

– В тот день, – Антон перешел непосредственно к нашему делу, – я себе место найти не мог, какое-то предчувствие терзало, а когда вечером увидел Валеру, то сердце как будто разорвалось… Я понял, что должно что-то случится. Поэтому, когда Валера внезапно ушел, я постарался побыстрее закруглить встречу с друзьями. Мне не хотелось никуда отпускать его одного. А когда еще увидел, что ружья нет, то сразу все понял и, испугавшись, помчался к Кате. Во дворе я увидел трупы… Услышал, что в доме плачет ребенок. Вошел внутрь и увидел Катю в крови, на коленях… Валера стоял над ней, держа ружье, а она плакала и умоляла не стрелять, клялась, что вернется к нему навсегда, просила пожалеть дочь… Меня Валера не видел. Не знаю, что на меня нашло, но какая-то злость от увиденного как будто и силы и ненависти мне придала. Я сзади к нему подкрался, мы сцепились, и я толкнул его на диван, выхватил ружье и, приставив к горлу, выстрелил…

– Кто из вас решил сымитировать самоубийство Валерия? – спросила я после некоторого молчания.

– Я, – выдавил из себя Антон.

– А если не для протокола? – попыталась я выпытать у него правду.

– Катя сказала, – после довольно долгого молчания заговорил Антон, – что не вынесет, если меня посадят. Умоляла что-то придумать. И я придумал… – он упорно выгораживал Катю, и винил в убийстве брата только себя.

– Вас никто не видел в доме? Ковалев, например? – задала я еще один интересующий меня вопрос, хотя и понимала всю его бесперспективность. Антон не станет никого подставлять.

– Нет, не думаю, – ответил он в подтвержденье моих мыслей.

– Вы понимаете, что я обязана Вас задержать? – задала я стандартный для такой ситуации вопрос.

Антон положил мне на стол лист со своими письменными показаниями – явка с повинной, и покорно протянул руки для наручников. Вся сцена и этот последний жест говорили сами за себя.

Когда существо-милиционер с Игорем в качестве подручного совершили все требуемые действия в отношении Вальева Антона, а я оформила протокол задержания, то оставалось только препроводить последнего в камеру. А меня вдруг одолела жалость. Вот так всегда. Сначала, когда начинаешь расследование, жалеешь потерпевших, а потом, когда завершаешь дело, эта жалость, как цепная реакция, как вирус переходит на обвиняемых, которые умышленно или неосторожно, но доказывают извечную истину: от сумы и от тюрьмы…

Укол жалости выбил из меня совет (совсем не достойный следователя), который я высказала Антону почти перед самым его выходом из моего кабинета:

– Наймите хорошего адвоката. Учитывая обстоятельства, он может попытаться, если не освободить Вас от ответственности по причине… необходимой обороны, то хотя бы смягчить ее, например, в силу… Вашего состояния сильного душевного волнения, так называемого аффекта.

– Спасибо, – ответил мне Антон спокойным и поникшим голосом.

Его увели, а передо мной предстала любопытствующая Ольга Васильевна.

– Завтра, завтра, все завтра, – взмолилась я, – сил нет…

Ольга Васильевна все поняла, с жалостью посмотрела на меня и с той же жалостью высказала свое предположение:

– Опять из-за этой… – она не стала называть имя Кати и добавлять к нему соответствующий эпитет, – хороший человек пострадает… – Ольга Васильевна махнула от досады рукой и пошла к себе в приемную.

Почему именно о страстной любви слагают стихи и пишут романы? Почему мы восхищаемся, говоря, что любовь толкает на безумства? Ведь преступление – это одно из таких безумств…

Утром случилось несчастье. Правды ради, оно случилось ночью. Это я о нем узнала утром.

Погиб Витя Старыш.

Погиб нелепо и страшно.

Из-за нашумевшего побега американца все службы были поставлены не только на ноги, но и то, что называется «на уши». Из области и даже из столицы приехали разные начальники с большими звездами на погонах. Они должны были обеспечить эффективность поисков, но все хорошо понимали, что в таком деле всё, как правило, решают маленькие звезды, мерцающие на погонах тех плечей, на которые ложится основная тяжесть розыскной работы.

Проверялись все возможные и невозможные места дислокации американского «банкира», были объявлены разнообразные перехваты. Менты, казалось, росли, как грибы после дождя, на каждом углу и мимо них никто не мог проскользнуть незамеченным. Оперативники рыскали, как ищейки, а Ваня Бойко «рыл носом землю» так, пытаясь загладить и оправдаться, что очень хотелось верить в результат.

Все знали, что в одной из наших гостиниц проживает приезжая пассия сбежавшего американца, все также понимали, что американец не идиот, и к даме сердца не сунется, так как должен понимать, что она находится под наблюдением. Ребята раздумывали, навещать ее или нет, понимая бессмысленность такого посещения, но… на первом этаже гостиницы располагался весьма приличный бар, а у ребят весь день во рту маковой росинки не было. Решили для проформы и пущей бдительности даму навестить, а заодно и поужинать.

Ваня, Витя и Эдик Горенко полагали, что американец не дурак, и не пойдет туда, где его должны ждать. Американец оказался джентльменом, который обещал своей даме вернуться и не мог не сдержать слово.

Ребята поднимались в номер как на легкую прогулку, никто из них не подумал надеть бронежилеты, мыслями они торопились в другое место – в бар. Не подозревая ни о чем и не ожидая ничего страшного, они постучали в дверь гостиничного номера. Когда дама открыла дверь, перед ней стоял Витя, он же первым и шагнул к ней в номер, в него и выстрелил американский «герой». Витя упал замертво. Эдик и Ваня, ошеломленные случившимся, пусть не сразу, но смогли прийти в себя и, скорее, от злобы и ненависти не упустили американца, но и не задержали его. Ваня высадил в него всю обойму. Кому это было надо? Никому. Даже Вите это уже не было надо, но Ваня не мог остановиться…

В горотделе сумрачными были не только лица. Горе витало в воздухе и оседало на стены, на подоконники, билось в окна, стучало в двери. Женщины плакали открыто, а мужчины, крепко сжимая глаза ладонями, не давали слезам пролиться, возвращая их внутрь себя и обильно орошая ими сердца.

На Ване не было не только лица. Он, как тень, то тихо сидел у себя в кабинете, то, срываясь, мчался куда-то, хватал первого попавшегося за руки, за одежду и, тормоша первого встречного, что-то пытался объяснить. Астахов, опасаясь еще более худшего, запретил выдавать Ване табельное оружие.

На Астахова тоже было страшно смотреть. Посеревшее и постаревшее лицо с печатью вины, той вины, которую даже время не в силах стереть, не в силах вылечить боль, которая селится в душе, как следствие этой вины. Его ждала новая работа и надо было доделывать старую, но ничто уже не занимало и, тем более, не радовало, он всё делал по инерции, по укоренившейся привычке.