– Приехали,– прорычал он,– у вас остались считанные минуты, чтобы убежать из лагеря через ворота, оставленные без надзора. Бегите, как я, от людей. Бегите назад к животным, которые пока сыты, не тронут вас. Именно этой особенностью отличаются животные от людей. Люди-звери, причем самые кровожадные. Они непрерывно поглощены охотой, как будто их постоянно гложет голод. Находясь среди животных, вы можете показать силу и доказать, что на вас лучше не нападать и что разумнее жить в мире. Людям же не ведом первозданный страх.
Он смолк, продолжая стоять на задних лапах. Его густая грива сплелась с шерстью на груди, образуя в сумерках лик заросшего путника с платком на голове, сползшим на шею, которому не хватало палки, чтобы, закончив разговор, перейти от слов к делу и выгнать пассажиров из автобуса. Однако сидящие у открытых окон люди, как зачарованные, смотрели на льва, рассказывающего небылицы. Время принятия решений истекло. В двери ближайшего здания возникла фигура дежурного, направляющегося к сторожевым воротам. Лев опустил передние лапы на землю и мягкой кошачьей походкой проплыл вдоль колючей проволоки, проворно удаляясь от ворот лагеря.
– Выходите по одному,– стальным командирским голосом прокричал дежурный, обращаясь к людям, сидящим в автобусе, и перстом указал на дверь в стальных воротах, из которой только что вышел сам.
Пассажиров, как баранов, загнали в накопитель, огороженной металлической решеткой. За ней располагалась просторная комната, обставленная единственным столом с тремя стульями, двухкамерным сейфом, стоящим в углу, и портретом вождя, висящим на торцевой стене. Через дверь в боковой стене в комнату чинно вошли трое в военной форме. Процесс возглавлял мужчина с проседью на висках, облаченный значимостью производимой работы, который занял за столом председательское место в центре. Справа тяжело опустился пожилой полноватый мужчина, а слева-юнец. Молодой человек повращал головой и начал буравить взглядом отверстия в металлической решетке, отгораживающей загон. В помещение заглянул лагерный врач, одетый в белый халат. Он бегло обвел взглядом прибывших заключенных, втянул голову в плечи, как черепаха в безопасный панцирь, и юркнул назад, осторожно прикрыв за собой дверь. Первым для экзекуций следователи выбрали высокого худощавого генерала с пепельными молодецкими усами и совершенно гладкой головой.Его голова полностью была лишена растительного покрова. Четким строевым шагом, с чувством собственного достоинства, генерал вышел на плаху. Для офицеров, сидящих за столом, не существовало тайны, кто стоит перед ними и в чём обвиняется. Перед ними стоят генерал, что поначалу сковывало действия младших по чину офицеров. Облокотившись локтями о стол и упёршись подбородком в ладони рук, председательствующий внимательно рассматривал статную фигуру не думающего стареть человека в летах, от которого сквозило внутреннее благородство.
– Пора начинать,– пробубнил старший следователь своим товарищам,– а то нас не поймут.
Он раскрыл папку, вытащил верхние листки бумаги и, не рассматривая их, швырнул обратно.
– Порода так и прёт,– восхитился он, разглядывая стоящего перед ним генерала,– скульптор, безусловно, оценил бы не ординарность фигуры, правильные пропорции лица и черепа, в котором присутствует привлекательность даже при отсутствии волос. Как прикажете к вам обращаться? – в его тоне появились издевательские нотки, скрываемые напускной вежливостью.– В былые времена вас именовали не иначе как Ваше благородие?
– Ваша светлость,– поправил его генерал,– если вас интересует мой титул. – Поневоле приходится переходить к прежнему обращению. Вы, как родились барином, так им и остались. Ни время, ни изменение строя не стёрло барских замашек. В царской армии вы служили адмиралом. Сейчас, при власти рабочих и крестьян, у вас чин генерала. Что изменилось?
– Изменилось многое,– философски ответил генерал.
– А я как слыл холопом, так и остался подручным,– не слушая собеседника, продолжал жаловаться столоначальник.– В генералы мы не вышли. Чтобы им стать, нужно видимо родиться с продолговатым лицом, а не круглолицым, как у меня, и привередничать с малых лет в еде, выбирая лакомые кусочки. Я же, родившись в большой семье, ел и ем что попало, и до сих пор не могу наесться. Или я что-то неправильно говорю?– прервал свою речь старший следователь.
Он с вызовом посмотрел на сидящего недалеко от него генерала, по лицу которого промелькнула снисходительная тень.
– Мы ценим человека по его таланту и уму,– назидательно произнес подследственный тоном, с каким обращался к слушателям военной академии.– В нашей армии предостаточно курносых генералов. У нас хватает героев, уроженцев средней русской равнины.
– Что-что, а таланта и ума мне не занимать,– разгорячено распетушился председательствующий.– Ума мне не занимать,– повторил он.
– Может вам не хватает старания,– с улыбкой посоветовал подследственный.– Таланту необходим повседневный труд.
– Не умом, так катаньем. Вы это хотите сказать?– грозно прорычал председательствующий.
– Я хочу напомнить о героизме, храбрости и чести,– сказал генерал,– о том, что всегда отличало русского офицера.
– Не умничай. Здесь тебе не ликбез и ты не преподаватель. Хватит попусту болтать языком. Забыл видимо, кто сейчас вешает на китель ордена и кто срывает погоны.
Кочевряжась, он вышел из-за стола и вплотную подошёл к генералу.
– Ох, как я люблю срывать погоны с таких деятелей, как ты.
Опершись левой рукой о плечо генерала, превратившегося в онемевшую статую, он кистью правой руки поочередно одну за другой с ликованием, сопровождающимся гортанным возгласом дикого племени, выдрал петлицы с генеральскими ромбами и швырнул их на пол.
– Расскажи-ка лучше братец,– переменил тон председательствующий на лелейно-бархатный,– как сумел ты уцелеть после революции и дожить до наших дней?
-После революции мне предложили кафедру иностранных языков в военной академии и я согласился.
– Согласился?! – передразнил председательствующий.– Подумать только, он согласился. Кто тебе мог предложить кафедру?
– Фрунзе.
– Фрунзе?– осёкся председательствующий.– Это серьёзно. Сколько ты знаешь языков?
– Восемнадцать.
– Впечатляет. Впрочем, кроме как иностранным языкам, тебе учить нас нечему.
– Я заведовал и кафедрой тактики.
– Всё равно я не верю, что ты честно служил советской власти,– председательствующий перешел на заговорщицкий шёпот.– Пожалуй жалеешь, что не успел сбежать за границу?
– На протяжении веков наша семья честно служила России. С ней тесно связаны наши помыслы и надежды. После установления советской власти на семейном совете было принято решение не покидать Родину и не искать счастья за рубежом вне зависимости от того, какой установился строй. Никто из нас не искал связей с зарубежьем.
– Сколько пафоса и благородства! Слова, слова, слова… Пустые слова. Нутром я чую, что это только красивые слова, от которых меня тошнит. Я не верю ни одному твоему слову. Он встал и, опёршись большими и указательными пальцами о стол, театрально по слогам прокричал, вспомнив о слышанной краем уха системе Станиславского: Не ве – рю!