Великий закон славян - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Серяков cтр.№ 30

Как видим, на обвинение в нарушении крестного целования Владимирко возразил, что крест тот был мал, на что посол возразил, что хоть крест и был мал, но сила его велика и на небе, и на земле. Не найдя, что сказать, князь выгнал посла, однако, когда тот уже выехал обратно в Киев, приближенные галицкого князя вернули его, и Петр услышал от них удивительную историю. Отказавшийся соблюдать крестное целование Владимирко отправился на вечернюю в церковь, однако, когда он уже возвращался к себе в палаты, как кто-то невидимый ударил его в плечо, после чего князь не мог сдвинуться с места и чуть было не упал. Окружавшие слуги подхватили Владимирко и принесли его в горницу, где князь в тот же вечер и скончался. Как видим, представление Изяслава, явно выражавшего общераспространенное в ту эпоху мнение, что бог неизбежно убьет нарушителя крестного целования, по отношению к правителю Галича сбылось, хоть и не после первого, а после второго нарушения им священной клятвы.

Еще одним последствием нарушения этого священного обряда могло быть поражение на поле боя. Так, при описании событий 1176 г., автор Лаврентьевской летописи объясняет победу владимирского князя Михаила Юрьевича над Мстиславичами, в частности, нарушением последними крестного целования: «И не доѣхавше Мстиславичи повергоша стягъ и побѣгоша. гоними гнѣвомъ Бжьимь… И поможе Бъ Михалку. и (брату его Всеволоду) оца и дѣда его млтва и прадѣда его. и цѣлованье крстное. зане цѣловавше крстъ и уничижиша и» ^[149]. Весьма примечательно упоминание летописца внецерковной «отчей и дедней молитвы», которая, как показал в своем исследовании В.Л. Комарович, явным пережитком языческого родового культа, бытовавшего в среде Рюриковичей. Победа Михаила в данном контексте оказывается результатом вмешательства в земные события сверхъестественных сил: нарушения его противниками крестного целования, которое, вкупе с заступничеством за Михаила его умерших предков, привело к божьему гневу, обрушившемуся на Мстиславичей. Соседство дохристианской по сути своей «отчей и дедней молитвы» с крестным целованием в качестве тех причин, которые предопределили победу Михаила Юрьевича над своими врагами, в очередной раз свидетельствует о языческих истоках представлений о божьей каре нарушителям данного важного ритуала.

Понятно, что поражение или смерть на поле боя насылал на нарушителя клятвы бог войны Перун. Однако на Руси достаточно долгий период существовало представление, что бог может расправиться с клятвопреступником и другими средствами. В «Рукописании Магнуша», написанном предположительно в Новгороде в XV в. от имени шведского короля, содержится следующее, весьма показательное наставление его преемникам: «И нынѣ приказываю своимъ дѣтем и своей братьи и всей земли Свѣйской: не наступайте на Русь на крестномъ целовании, а кто наступить, на того огнь и вода, им же мене богъ казнилъ» ^[150] – «И теперь приказываю своим детям, и своим братьям, и всей земле Шведской: не наступайте на Русь, если крест в том целовали; а кто пойдет – против того будут и огонь, и вода, как и меня ими бог казнил». Как видим, нарушителя христианского крестного целования бог, по представлению древнерусского летописца, покарает с помощью огня и воды – двух стихий, ранее подвластных языческому громовержцу Перуну. Все это лишний раз показывает, что представления о силе крестного целования и каре за его нарушения были, в основе своей, обусловлены не христианскими, а языческими верованиями.

Как уже отмечалось, достаточно длительный период существовал определенный синкретизм языческих и христианских представлений, определяемый древнерусскими книжниками как «двоеверие». Смешение языческих представлений о роте с элементами христианского культа нашло свое отражение не только в появлении нового оборота «заводити кресту», но и в особом выражении «крест целовать ротою», зафиксированном в двух поучениях против язычества. В «Слове св. отец како подобает христианам жити» читаем: «О хоулных же глхъ что рещи не вѣмъ, иже о бзѣ кленоутся, кртъ цѣлують ротою… стоую црквь ротою скверняще того дѣля вся нбсныа силы трепешоуть страхомъ злобу видяше члчю» ^[151]. Рота в глазах проповедника – такое ужасное прегрешение против христианства, что от страха трепещут все небесные силы новой религии – очередной отзвук вселенского характера древнерусской роты, правда в отрицательном аспекте. «Слово» заканчивается призывом к «велимъ градскымъ властелам не щадѣти зло творящих пред бгом, но казнити я: лестьця, хоулника, ротникы, моужеложникы, оубiица…» ^[152]. Однако сама светская власть на Руси, невзирая на крещение, регулярно прибегала к этому языческому ритуалу (при заключении как внешне-, так и внутригосударственных договоров, а также в судебном процессе), и потому сомнительно, чтобы исступленные призывы к расправам над ротниками нашли у нее горячий отклик.

Поскольку при заключении договоров по роте часто ходили князья, именно к ним было обращено «Поучение епископле всем христолюбивым князем»: «О хульныхъ же глаголъхъ что реку, не въмы: что о Бозе ротятся и кленутся, и кресть цѣлують ротою, до церкви…». Данное поучение призывает их «и не клятися отинуть никакоже: ни небом, ни землею, ни иною коею клятвою, и до главы своея и власъ…» ^[153]. Вновь рота приравнивается к таким великим прегрешениям, как клевета, лесть, лжепослушничество, убийство, и городским епархам вменяется в обязанность ротников и иных грешников «казнити по закону и въ послѣдняя влагати муки, не щадѣти злое творящихъ предъ Богомъ». Упоминаемая клятва небом, землей и головой хоть и полностью вписывается в языческую концепцию роты, но в данном случае может быть реминисценцией соответствующего места Нового Завета. Однако там не говорится о клятве волосами, что полностью соответствует описанному выше славянскому ритуалу заключения мира, отсылающему нас, в конечном итоге, к Волосу как хранителю роты. Близкое к рассматриваемому выражение встречается нам и в Псковской I летописи: «Заводиша его къ ротѣ и цѣлова крестъ» ^[154].

Обряд хождения по роте, включавший частные соглашения людей в общий поток вселенского закона, совершался, естественно, в наиболее сакральном месте. В языческое время он происходил у идола Перуна, а в христианское по аналогии был перенесен в церковь. Видимо, этим и можно объяснить негодующий возглас церковников: «Се бо вамъ не ротница создана (церковь), но молитвѣ домъ» ^[155]. О широком распространении этого явления в быту, несмотря на все протесты, свидетельствует берестяная грамота XII–XIII вв.: «Пакы ли не управише того, а я тя передамо святее Богородице, ко нееже еси заходиле роте» ^[156]. О влиянии понятия роты на древнерусский язык и, следовательно, саму жизнь говорит тот факт, что в нем образовались производные от этого термина слова: ротник – «человек, ходивший на роту или давший роту» и ротница – «место совершения роты».