Опасные тропы - читать онлайн книгу. Автор: Иван Цацулин cтр.№ 6

Стамбул. Дворцы и белые минареты виднелись на крутых холмах у синих вод Босфора. Речные трамваи-ширкеты сновали вдоль и поперек, совершали рейсы между Галатой и Ускюдаром на азиатском берегу пролива.

Чурилин и Кныш сидели в каюте американского военного катера. Наступали сумерки. У низкого берега крутился мусор с причалов, гнилые апельсины, огрызки, корки. С берегов доносились монотонные причитания – пели, не то веселились, не то кого-то хоронили. Потом их посадили в закрытую машину и доставили на станцию Хайдар-паша. Поезд, готовый к отправлению на Анкару, стоял под парами. Их провели в двухместное купе, и тотчас появился человек, о котором они были заранее предупреждены, – высокий, откормленный, с черными масляными глазами. Он назвал себя; имя у него оказалось длинным, сложным, непривычным, кончалось на «оглу». Так они и называли его между собой – «оглу», остальное не запомнили. Оглу сообщил, что с ним они пройдут специальную подготовку, с ним же будут и переходить границу.

Новость о «специальной подготовке» Чурилину и Кнышу не понравилась, хотя, привыкшие скрывать свои чувства, они и виду не подали. В эту ночь уснуть Степану не удалось, он понимал, что настают решающие дни, что приближается финиш, и страшно боялся, а вдруг все получится совсем не так, как мечтал на протяжении долгих последних лет. От мысли, что он как-то может выдать овладевшие им чувства и тогда всему конец, ему становилось страшно.

Утром прибыли в Анкару. Оглу смотрел в окно вагона и ждал, когда перрон опустеет. Потом сели в ожидавший их закрытый автомобиль. Оглу уселся рядом с шофером. Машина рванулась вдоль застроенной белыми домишками улицы, выскочила на широкий, тенистый бульвар Ататюрка, повернула налево, проскользнула через центральную анкарскую площадь Улус Мейданы и пошла вдоль извилистой полупустынной улицы с не подходящим к ней наименованием – Анафарталарджаддеси, что значит проспект имени Анафарталар. Затем автомобиль завилял по узким уличкам старого города и наконец остановился возле калитки, у которой прохаживался часовой. Турецкий это был солдат или американец – разобрать не представлялось возможным, поскольку в турецкой армии введена американская форма. Приезжих провели в небольшую комнатку и предложили отдыхать. Как тотчас выяснилось, любезность эта носила несколько своеобразный характер – покидать дом, в котором их поместили, запрещалось. На следующее утро придется ехать дальше, но куда именно – не сказали.

Время шло страшно медленно. Не раздеваясь, валялись на кроватях, молчали, перелистывали брошенные на стол американские журналы, думали каждый о своем.

Поздно вечером снова появился Оглу и подтвердил – отъезд назначен на утро, а пока можно «прокатиться» по городу. Их опять усадили на заднее сиденье закрытого автомобиля, запретив опускать боковые стекла. Машина медленно пошла той самой дорогой, которой Чурилин и Кныш ехали сюда накануне. В витринах магазинов полыхали электрические огни. На фасаде кинотеатра огромные красочные ковбои бросали лассо, мужчина в маске кого-то душил. На площади под мощным фонарем красовались огромные часы с белым циферблатом, на автобусных остановках в железных загородках толпились люди, сновали украшенные шашечными полосками такси… Автомобиль, постепенно набирая скорость, двигался по бульвару Ататюрка, миновал Сары кешек (желтый дворец) и помчался по направлению к Чанкая, туда, где помещается резиденция президента Турции – тогда им был Джалал Байяр, – и почти рядом с ней – американское посольство.

Справа показалось обширное строение с небольшими колоннадами и верхним этажом, напоминающим палубу корабля. От улицы строение было отделено металлической решеткой, в которой виднелись широкие ворота. В глубине поднимались деревья, густые заросли кустарника обрамляли усадьбу с обеих сторон.

– Советское посольство, – тихо сказал Оглу.

Чурилин и Кныш промолчали.

Миновав посольский квартал, автомобиль продолжал еще довольно долго продвигаться вперед, несколько раз останавливался. Оглу и шофер выходили размяться, любовались звездами, точно посыпанным золотистой пудрой небом. «Пассажиры» сидели в машине безмолвные, растерянные, им ни разу не предложили выйти подышать свежим ночным воздухом. Прогулка завершилась без происшествий, она лишь усилила тревогу Степана.

Из Анкары выехали утром. Поезд шел на восток. По соседству расположились Оглу и человек в длиннополом клеенчатом пальто, должно быть, агент эмниет мюдюрю (управления безопасности). Поезд шел пустынной местностью, иногда взбирался на самые гребни гор, делал зигзаги. С верхушек горных хребтов по обе стороны отлично просматривались узкие, глубокие долины, то уныло-серые, то бездонно-синие. На огромных расстояниях не встречались ни люди, ни животные.

Ночью прибыли в большой город Кайсери с текстильными фабриками, построенными с помощью Советского Союза еще при Ататюрке, ценившем хорошие отношения с великим северным соседом.

И на следующий день поезд продвигался среди бесконечных горных хребтов, безлесных, серых, часто нырял в туннели. Смешанный с угольной пылью дым от паровоза проникал в вагоны, пришлось плотно закрыть окна, но и это мало помогало.

Оглу появился, только когда подъезжали к Эрзеруму. Снова последними покинули состав, прошли перроном, но на этот раз автомобиль их не поджидал.

– Арабаджи! – крикнул Оглу.

Один из стоявших в стороне извозчиков хлестнул лошадь и подкатил к вокзалу.

– Как в старой России, – шепнул Кныш.

Он, конечно, не видел старой России, но кое-что читал о ней, и в его представлении она неизменно вставала в образе мордастых урядников, городовых и подстриженных в кружок извозчиков, облаченных в черные длиннополые одежды, по покрою напоминавшие поповские рясы.

В Эрзеруме извозчиков было много, они разъезжали и парами и тройками, обязательно почему-то с колокольчиками, с разноцветными тряпками на дугах, с цветными лентами, вплетенными в конские хвосты.

От вокзала уходила широкая, плохо мощеная пыльная улица. Босые, в рваных рубашонках дети стайками сбились у обочины, клянчили у приезжих монеты или хотя бы кусок хлеба. Их было тут очень много, изможденных, в язвах, с в кровь изодранными ногами.

У отеля «Сакарья» пассажиры покинули пролетку и поднялись по лестнице на второй этаж, в контору.

Отель – угрюмое, приземистое здание, лестница сложена из толстостенных метровой ширины каменных плит, но комната, в которой их поселили, оказалась просторной, с большими светлыми окнами и высокими, на русский лад, кроватями, покрытыми легкими пикейными одеялами с взбитыми подушками на них.

– Отдыхайте, пожалуйста, – нараспев сказала горничная, пожилая женщина, на чистом русском языке.

Чурилин ничего не ответил, он был испуган и рассержен не на шутку: почему же тут знают, что они русские? Молчал и Кныш. Женщина, орудуя тряпкой, рассказывала о себе. Она с Кубани, правда, давно ушла оттуда, еще в молодости. Жил там один молодой турок, и Марфа – так звали женщину – сошлась с ним и ушла на его родину, в Эрзерум. Возможно, все это она наскоро придумала, кто знает.