Остатки былой роскоши - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Соболева cтр.№ 34

– Аля, у меня большие неприятности, можно сказать, роковые...

– Да пошел ты со своими роковыми неприятностями... – пробубнила она. – Завтра брехать будешь, а сейчас я спать хочу.

Он лег на спину, натянул до носа одеяло и почувствовал себя таким несчастным, заезженным волом, что навернулись слезы жалости к собственной персоне и обиды на окружающих. Но следом атаковала волна ярости. Ноздри Ежова раздувались от гнева, он сжимал пальцы на одеяле, как сжимал бы их на горле Рощина, отнявшего у него покой. Больше всего Валентин Захарович опасался сейчас за неповторимую, бесценную, любимую и единственную свою жизнь. И лезла ему в голову всякая мура: его убили из-за угла, и вот он в гробу...

– Ты кончишь пыхтеть или нет? – проворчала Аля. – Мне завтра рано вставать, баланс подбивать, а ты тут устроил вздохи.

– Спи, спи, Аля, я больше не буду, – сказал Ежов, поворачиваясь на бок.

И вдруг его осенило! А что, если завтра никуда не идти? И послезавтра, и послепослезавтра? Вот не выходить никуда, и все, а? Запереться и переждать, пока Рощин уничтожит остальных? За это время, возможно, его выловит милиция.

Фоменко в банке стал за спиной двух программистов с кружками кофе в руках:

– Ну как тут у вас?

– Пока никак, – отозвался один из них. – Отдыхайте.

Фоменко, подавленный и разбитый, поплелся к себе в кабинет вздремнуть.

В доме Хрусталева хранилась старинная икона божьей матери, которую он когда-то выклянчил в деревне у древних стариков за копейки. Икона написана на цельном куске дерева, покрытом штукатуркой, которая, как объяснили ему художники, называется грунтом. Датируется икона восемнадцатым веком, и стоимости она немалой. Но сейчас не в деньгах дело, а в спасении.

Хрусталев, войдя в квартиру, бросился в комнату, где на видном месте висела на стене икона, упал перед ней на колени и взмолился, вытянув к образу длинные руки:

– Матерь божья, спаси и помилуй... Неужели это конец? Скажи мне, это конец? Мне страшно, я не хочу умирать. Смилуйся, спаси и помилуй... спаси... помилуй...

Прекрасные глаза женщины, выписанные неизвестным художником так живо, так человечно, смотрели с удивлением на создание божье, вдруг вспомнившее о ней.

Бражник напросился к Арнольду Арнольдовичу. Не хотелось беспокоить жену поздним, а по сути, ранним возвращением. У Медведкина в доме пусто, жена с внуками на даче. Арнольд Арнольдович без разговоров постелил Бражнику на диване, сам лег на втором: все же веселее спать в одной комнате. Лежали оба без сна долго. Медведкин ворочался с боку на бок, вздыхал и охал, будто тяжелобольной. Наконец Бражник не выдержал и приподнялся на локте:

– Не спится, Арнольдыч?

– Да, Гена, не спится, – глухо отозвался тот. А через паузу спросил: – Что ты на самом деле думаешь обо всем этом? Ты ведь одними шуточками отделывался.

– Не знаю, что тебе и ответить. Я, Арнольдыч, не понимаю ни фига.

– Тебе страшно?.. – Бражник не ответил, и Медведкин резюмировал со вздохом: – Молчишь, значит, страшно.

– Ну, да, да, мне страшно! Ты удовлетворен? – Бражник лег на спину, закинув руки за голову. – Только не знаю, чего мне бояться, с какой стороны будет удар. Я не могу выстроить защиту, и это тревожит меня.

– Вот-вот, он того и добивается. Чтобы мы паниковали, дергались.

– Сволочь, и подгадал под выходные. Денег не снимешь, а без них никуда.

– Сбежать надумал? – теперь приподнялся Медведкин. – Ха! Это бессмысленно, он тебя найдет. Ты что, не понял? Он все продумал.

– Где он прячется, вот в чем вопрос, – задумчиво произнес Бражник, сел и закурил. – Ждать сложа руки не по мне. Я должен действовать. Как ему удалось такой фарс изобрести? Мы же имеем дело с человеком, не с покойником, ты это хоть понимаешь?

– Не знаю, слишком много непостижимого. А мне, признаться, все равно, где прячется Ким и кто он на самом деле. Я за последние два дня много передумал. Во мне переворот произошел.

– Поэтому ты такой храбрый стал?

– Не иронизируй, не надо. Знаешь, о чем я думаю? Каждый человек начинает платить за свои поступки еще при жизни. Я такое не раз наблюдал. Но мне не приходило в голову, что и меня ждет расплата. И она пришла. Ким или кто другой, сверху или снизу, кто-то должен был нас наказать. Мы же хорошо знаем, чего делать нельзя. Но делаем. Мы не верили, что за это наказывает, может быть, сама природа. Неважно, чем и как расплачиваешься – болезнями, жизнью и здоровьем детей с внуками, одиночеством, крахом положения в обществе или скверным характером, от которого всем тошно... Расплата будет, и придется платить по всем счетам, даже мизерным. Это испытания, которые мы должны пройти или не пройти, как сами решим. Вот он, смысл жизни. В испытаниях. Мы приходим сюда, в этот мир, чтобы пройти испытание на человечность. Разве мы не знали этого? Знали. Я, в сущности, неплохой человек, а попал в компанию к мерзавцам...

– Это я мерзавец? – обиделся Бражник. – Что же ты ко мне водку бегаешь пить?

– Ой, Гена, перестань. Я сейчас не говорю, кто из нас лучше. Я тоже стал мерзавцем. Ты в какой-то момент поддался искушению, а оно от тебя потребовало предать или продать Кима. Поищи в своих тайниках души, делал ли ты что-нибудь подобное и раньше? Наверняка делал, по мелочам. И докатился до... сам знаешь. И я шел на неразумные компромиссы, я не отстаивал принципы, а ведь работаю в газете, вкладываю людям в сознание, кто есть кто, короче – вру. Кто я после этого? Мерзавец. Просто я это признал, а ты нет. Мне было стыдно признать, но я смог. И знаешь, стало легче. Я уже не боюсь Кима, а просто жду. Как, должно быть, легко живется тем, кто не сделал в жизни ничего дурного...

– Таких нет.

– Ха-ха-ха, – слабо рассмеялся Арнольд Арнольдович. – Видишь, как ты мыслишь? Как эти, наши вседержители. Впрочем, они тебе, Гена, подобные мысли и внушили. Люди, конечно, делают ошибки. То есть случайности по неразумению. Ошибки никогда не стоят жизни, а доставляют всего лишь неприятности, неудобства. Потому те, кто ошибался, спят спокойно. А мы с тобой допускали глобальные подлости, стоившие крови не только Киму. Не возражай, Гена, просто послушай.

– Я не возражаю, – буркнул Бражник недовольно.

– Вот смотри, я редактор газеты. Моими руками они, хозяева наши, съедают многих. Как? Элементарно. Приведу пример. У сына Сабельникова в собственности часть пляжа, а часть у Громова. Первый получил пляж задарма, второй выкупил. У Сабельникова там кругом грязь, кафе по санитарным нормам – ни в какие ворота. А у Громова чистота, он купил шезлонги, открыл тир и детскую комнату, где можно оставить на время ребенка, работают спасатели, завезли песок, в кафе порядок, а подходы к пляжу вылизаны. Куда стали ходить люди? Конечно, к Громову. Тут я выпускаю маленькую заметку, а в ней написано, что обнаружен клещ, разносчик лихорадки, от которой наступает летальный исход. Клещ этот обитает в районе пляжа Громова, и несколько человек уже госпитализированы. Люди доверчивы, и все, сразу пошел отток посетителей с его пляжа. Уж где можно подцепить клещ, так это у сына Сабельникова, а люди пошли на его территорию. Еще пример: грязная возня вокруг пиццерии. Строилась она у всех на виду, и никто не изрыгал в сторону строительства проклятия. Но владелица пиццерии не стала делиться прибылью. А там приток клиентов большой, потому что цены приемлемые, обслуживание и вкус блюд на мировом уровне, да и посидеть приятно в красивом интерьере – хоть на веранде, хоть внутри. И что? Я получил задание и печатаю заметки каждую неделю. Доношу до сведения граждан, что работники пиццерии не прошли медосмотр, что санитарное состояние там – кошмар, да и только, что продуктами потчуют несвежими, что холодильные установки в нерабочем состоянии, что горожане возмущены появлением уродливого здания, испортившего архитектурный стиль площади. Но это же неправда. Так и с Кимом было. Я скрываюсь за чужими фамилиями, за псевдонимами. У меня уже нет своего лица. Выходит, я работаю, живу, чтобы лгать во благо негодяев, а они моими руками забивают тех, кто делает дело и не стелется перед ними. Когда я об этом задумался, понял, что жизнь прожита зря, скучно, паршиво.