Если в первом случае Дворжицкого можно было бы обвинить в малодушии, в нежелании жертвовать своим здоровьем или даже жизнью, спасая Государя, то во втором – это уже пассивное содействие преступлению, сознательное непринятие необходимых мер защиты охраняемого лица.
Обе высказанные версии не имеют веских доказательств. И все-таки вряд ли следует считать их совершенно невероятными. Многие из высших чинов Российской империи были недовольны либеральными реформами, которые подготовил граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов. Было известно, что буквально на днях Александр II, скорее всего, подпишет предлагаемый им указ.
Наследник престола вроде бы не был склонен идти на какие-то уступки не только революционерам, но и либералам. Убийство императора должно было бы резко изменить расстановку сил в руководстве страной, а Лорис-Меликов, перед которым вынуждены были лебезить сановники, завидуя ему, должен был бы отправиться в отставку.
Судя по его поведению в деле Боголюбова и после оправдания Веры Засулич, Дворжицкий был сторонником крутых мер по отношению к революционерам. В этом своем рвении он, пожалуй, не сознавал, что это его мнение отвечает целям террористов. А если и сознавал, то был убежден: искоренить «революционную заразу» можно только самыми жестокими методами, вплоть до провокаций (на которую он пошел, выпуская, вопреки указанию А.Ф. Кони, Веру Засулич на улицу, где толпились восторженные демонстранты и куда подтягивались отряды полицейских).
Впрочем, продолжим описание событий на основе показаний свидетелей:
«Из слов полковника А.И. Дворжицкого, штабс-капитана Франка, подпоручика Рудыковского и казака Луценко можно заключить, что вследствие раздробления обеих ног, Государь опустился на землю таким образом, что скорее присел, чем упал, откинувшись корпусом назад и инстинктивно стараясь только опереться руками о землю. От шинели Государя остался только воротник и не более полуаршина верха ее; вся остальная часть шинели была разметана взрывом, который был так силен, что на газовом фонаре все стекла исчезли и сам остов фонаря искривило. С головы Государя фуражка упала; разорванная в клочья шинель свалилась с плеч; размозженные ноги были голы, из них лилась кровь; на бледном лице следы крови и подтеки. При этом виде не только оставшиеся невредимыми, но и раненые бросились к его Величеству; в числе первых, подавших Государю помощь, были полковник Дворжицкий, ротмистр Кулебякин, штабс-капитан Новиков и подпоручик Рудыковский, а также квартирмейстеры 3-го экипажа Курышев, Мякошин и Борисов и казаки Кузьменко и Луценко; десятки рук подняли его с земли. Приблизились юнкера Павловского училища».
Странно, что не упомянуто о том, какую первую помощь оказали пострадавшему. Ничего об этом не упомянул и другой свидетель, ротмистр П.Т. Кулебякин. Он показал:
«Воздух огласился страшным ударом, от которого я на несколько мгновений потерял сознание. Придя немного в себя, но все еще оглушенный и чувствуя сильную головную боль, я побежал бессознательно по направлению к царскому экипажу, с шинелью, истерзанной в клочки, с оторванною саблею, без шапки и неизвестно куда с мундира отлетевших орденов. Царский кучер Фрол на мой вопрос о государе ответил: «Государь ранен». Взглянув затем левее экипажа, глазам моим представилась следующая ужасная картина. Государь, опустив руки, как будто машинально, на плечи лиц, поддерживающих его, был мертвенно бледен. Голова держалась совершенно прямо, но по лицу струилась кровь. Глаза открыто выражали глубокие страдания. Обе ноги были обнажены и окровавлены, кровь ручьями лилась на землю. Обезумев от ужаса, я бросился в первые попавшиеся у Театрального моста сани и полетел к графу Лорис-Меликову доложить о случившемся».
И другие свидетели ничего не сказали об оказании первой помощи тяжело раненному императору. Судя по всему, ее не было. Хотя требовалось как можно быстрее остановить кровотечение, перевязать его израненные ноги. Неужели этого не знал Дворжицкий? Почему он не сделал это сам или не приказал сделать другим? Почему не крикнул, есть ли в толпе доктор?
Трудно поверить, что он ничего этого не предпринял по злому умыслу. Однако не исключена у него подсознательная установка: будь, что будет, как все идет, так и надо, таков Божий промысел, а уж новый император наведет порядок! Хотя проще всего предположить: он был настолько потрясен случившимся, да к тому же и ранен, что напрочь забыл, что надо сделать в первую очередь при таких страшных обстоятельствах.
«Вслед за юнкерами прибыл великий князь Михаил Николаевич. Он уехал из Михайловского дворца несколькими минутами позже Государя. Последовал второй взрыв, и великий князь нашел уже Государя распростертым на земле и плавающим в крови. Из его шинели и мундира были вырваны целые куски, разбросанные вокруг по земле. Присутствующие тут сыновья великого князя Михаила Николаевича подобрали их впоследствии. Михаил Николаевич встал на колени перед Братом, лежащим, по-видимому, без сознания, и мог только произнести:
– Ради Бога, Саша, что с тобою?
Государь, услышав столь знакомый и любимый им голос, сказал:
– Как можно скорее домой!
Вот последние слова, произнесенные Государем на набережной».
Так ли все было, трудно сказать. Судя по показаниям людей, которые были сразу после взрыва возле раненого императора, такая сцена если и могла быть, то не в тот момент, когда император лежал на земле, а когда его перенесли в сани.
Со слов штабс-капитана Новикова, одним из первых подбежавшего к раненому Александру II, ситуация после второго взрыва была такова:
«Снег был взрыт, усеян осколками и ранеными. Лежал убитый мальчик, раненый конвойный, еще кто-то, и тут же на снегу Государь, без шапки, без шинели, в мундире лейб-гвардии саперного батальона. Ноги были изломаны, одежда местами изорвана; кровь текла из ног, и кровавые пятна были на снегу. Господин Новиков заплакал и бросился к Государю со словами:
– Боже мой, что сделали с Вашим Величеством?
Государь лежал неподвижно. Подошли матросы флотского экипажа, и с их помощью г. Новиков поднял Государя, обхватив правою рукою по талии и левою по груди; матросы поддерживали ноги, не выпуская из рук ружей, с которыми они шли».
Как видим, Михаила Николаевича при этом не было. Не упомянут и террорист Иван Емельянов, который, как выяснилось, одним из первых подоспел к императору и помог нести его в сани. (Выходит, если бы Александр II был бы только контужен или легко ранен, а на месте Емельянова находился решительный и жестокий террорист, то ему не стоило большого труда исполнить смертный приговор, вынесенный Исполнительным комитетом.)
Дворжицкий вспоминал события после взрыва несколько иначе… Впрочем, об этом – чуть позже. Приведем его рассказ о том, что происходило в этот день, заслуживающий пристального внимания:
«В девять часов утра ужасного дня 1 марта 1881 года градоначальник генерал Федоров собрал к себе в квартиру всех полицмейстеров и участковых приставов и объявил нам, что все идет хорошо, что главные деятели анархистов Тригони и Желябов арестованы и только остается захватить двух-трех человек, чтобы окончить дело борьбы с крамолою, и что Государь Император и министр внутренних дел совершенно довольны деятельностью полиции».