Охота на императора - читать онлайн книгу. Автор: Рудольф Баландин cтр.№ 17

В споре определились две позиции. Одни утверждали: «помочь страждущему народу можно лишь распространением образования». Другие возмущались такой «мягкотелостью» и кричали, что сначала надо «перерезать всех министров» (показательно, что не было речи о цареубийстве).

Естественно, к общей точке зрения не пришли. Каждый самостоятельно решал, как следует поступить. В частности, Денекер после некоторого замешательства и «брожения ума» пришел к выводу, что ему следует примкнуть к распространителям общественно-политической литературы. Но были среди молодежи «горячие головы», готовые идти на крайние меры и осуществлять революционный террор. Возможно, помимо всего прочего их увлекала романтика тайной организации.

«Народная расправа» была болезненным аппендиксом революционного движения и нанесла ему сильный удар «изнутри». Общественное мнение было, естественно, на стороне жертвы, а также существующей власти.

Суд над ее участниками был первым гласным политическим процессом в России. Его широко и подробно освещала пресса. Принципы и методы организации, созданной Нечаевым, были гневно осуждены не только консерваторами, но и большинством сторонников решительных преобразований государства Российского.

В то же время это была, можно сказать, шумная антиреклама революционной деятельности по принципу славы Герострата. Но как бы ни осуждали деятельность Нечаева, важно, что ее обсуждали. Да и мнения могли расходиться. Ведь всем было ясно, что правительственные органы стараются всячески опорочить революционеров.

…До сих пор многие враги революционеров огульно обвиняют их в аморальности, жестокости, терроризме, диктаторских наклонностях, исповедовании принципа «цель оправдывает средства», то есть в нечаевщине. Действительно, среди революционеров встречались подобные личности. Но они составляли абсолютное меньшинство.

Трагический опыт «Народной расправы» свидетельствует помимо всего прочего о том, что в обществе (не только российском) наибольшую склонность к террору демонстрируют не народные массы, а более или менее образованные дворяне, мещане, горожане, воодушевленные политическими идеями.

Как в любой стране в любые времена, среди жителей России того времени были сторонники и противники существующей власти. Хотя большинство населения было озабочено насущными житейскими проблемами, потому что жилось им нелегко и они едва сводили концы с концами.

Покушения на крупных государственных чиновников как метод революционной борьбы начался в России с выстрела в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова. Но это объяснялось не кровожадностью террористов нечаевского типа и даже не желанием расшатывать общественные устои или «пробудить народ». Таков был ответ на унижение человеческого достоинства, глумление над заключенным.

Однако поистине судьбоносным для России оказался не столько этот выстрел, сколько последующий суд над преступницей, совершившей его. Через длинную цепь взаимосвязанных событий они привели к убийству Александра II, и в конце концов к отречению Николая II, свержению самодержавия и созданию социалистической России-СССР.

Предыстория этого рокового выстрела такова. В июле 1877 года Трепов осматривал тюрьму и, выйдя во двор, увидел, что арестанты вышли на прогулку не поодиночке, а группами. Он сделал выговор смотрителю. В это время проходивший мимо Александр Боголюбов (его действительная фамилия была емельянов) сказал, что все они осуждены и сговариваться им не о чем. Трепов повернулся к нему и закричал: «Шапку долой!»

Боголюбов медлил. Он только что снимал шапку, здороваясь с начальством. Обозленный градоначальник стал подпрыгивать, стараясь сбить с высокого арестанта головной убор, но это ему не удалось. Тогда он крикнул: «Розги!» Боголюбова схватили и поволокли в карцер. Экзекуция была отложена на два часа. Заключенные, видевшие эту сцену из окон камер, стали бурно протестовать.

Трепов отправился к министру юстиции графу Палену и получил разрешение высечь строптивого (якобы) арестанта. На всякий случай градоначальник заехал и к известному юристу А.Ф. Кони, но не застал его дома. После этого он вернулся в тюрьму и приказал начать порку.

Заключенные принялись колотить в окна и двери, кричали: «Мерзавец Трепов! Палач! Вон, подлец!» В те времена многие русские люди не терпели унижения человеческого достоинства. Надзиратели стали врываться в камеры и жестоко избивать арестантов, бросали их в карцер.

Для тех читателей, которые полагают, будто в царской России процветала гуманность, можно добавить. А.С. Емельянова приговорили к 15 годам каторжных работ за участие в демонстрации перед Казанским собором в Петербурге. Полицейские избили его, а при обыске нашли револьвер. Тогда Емельянову было 23 года. Он входил в организацию «Земля и воля». После девяти лет каторги он сошел с ума.

Избиение политических заключенных, издевательства над ними не имели никаких законных оснований, что было отмечено даже прокурором судебной палаты. Но его записка дальше министра юстиции не пошла, виновные не были наказаны, а о случившемся пресса хранила молчание. В ответ на эту акцию Трепова группа народовольцев начала готовить покушение на него. Однако их опередила Вера Ивановна Засулич.

24 января 1878 года она пришла на прием к столичному градоначальнику (он вышел с целой свитой). Хотя ночью ее мучили бредовые сны и она кричала, утром была спокойна, вновь продумывала весь план покушения. Неожиданно она оказалась первой в шеренге просителей. Трепов подошел прежде всего к ней, взглянул на ее прошение, чиркнул что-то карандашом и повернулся к соседке.

Вера Засулич быстро вынула револьвер и нажала курок. Осечка! Опять нажала – выстрел! Раздались крики. Трепов упал, раненный в бедро.

Она бросила револьвер. Так задумала заранее, чтобы в суматохе он случайно не выстрелил. На нее набросилась охранники, схватили с двух сторон.

– Где револьвер?

– Бросила на пол.

– Револьвер! Револьвер отдайте! – Продолжали кричать, дергая ее в разные стороны.

«Передо мной, – вспоминала она, – очутилось существо (Курнеев, как я потом узнала): глаза совершенно круглые, из широко раскрытого рта раздается не крик, а рычанье, и две огромные руки со скрюченными пальцами направляются мне прямо в глаза. Я их зажмурила изо всех сил, и он ободрал мне только щеку. Посыпались удары, – меня повалили и продолжали бить.

Все шло так, как я ожидала, излишним было только покушение на мои глаза, но теперь я лежала лицом вниз, и они были в безопасности. Но что было совершенно неожиданно, так это то, что я не чувствовала ни малейшей боли; чувствовала удары, а боли не было. Я почувствовала боль только ночью, когда меня заперли наконец в карцер.

– Вы убьете ее?

– Уже убили, кажется.

– Так нельзя; оставьте, оставьте, нужно же произвести следствие!