Молодая Екатерина - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Игоревна Елисеева cтр.№ 87

Рассказ о продажности русского кабинета – общее место дипломатических донесений из Петербурга середины XVIII в. Тайны мужей за сходную цену уступали жены, чаще всего с согласия благоверных. Так, супруга канцлера статс-дама Анна Ивановна Бестужева, урожденная Беттигер, со второй половины 1740-х гг. находилась на содержании британского правительства. Единовременные презенты французского кабинета ее сопернице княгине Анне Даниловне Трубецкой, супруге генерал-прокурора Сената, в размере тысячи дукатов или пруссаков – самому Никите Юрьевичу Трубецкому в размере четырех тысяч выглядели жалко⁵⁴⁵. Скупость в подобных вопросах оборачивалась против посла и его державы.

Прибывший таки в Россию французский посланник маркиз Поль Лопиталь вручил крупные суммы братьям Шуваловым. Зная утонченный вкус «молодого фаворита» Ивана Ивановича, версальский двор прислал ему в подарок коллекцию эстампов из королевской библиотеки. «Старого фаворита» Алексея Разумовского задобрили великолепной каретой и несколькими тысячами ливров⁵⁴⁶. Вице-канцлер Воронцов, помимо выплат, сделанных ему шевалье Дугласом и другими посредниками русско-французского сближения, получил особый презент. Екатерина желчно замечала, что Людовик XV меблировал ему дом «старой мебелью, начинавшей надоедать его фаворитке маркизе Помпадур»⁵⁴⁷.

Самые видные члены правительства получали пенсионы сразу от нескольких держав, более того, настаивали на взятках за услуги. Показательно обращение М.И. Воронцова к сэру Уильямсу. Будучи одним из главных сторонников сближения с Францией, он не постеснялся потребовать от Англии денег, суля перемену своей позиции. «Эмиссар Воронцова сказал мне, что… я ни разу не обращался к вице-канцлеру надлежащим образом, – доносил в Лондон сэр Чарльз, – что дом, который он строит в городе, был начат на английские деньги, но уж пять или шесть лет не может быть завершен, поелику сие также должно произойти за счет английских средств… Ежели не дам денег я, дадут другие»⁵⁴⁸.

Надо заметить, что Воронцов вовсе не собирался помогать англичанам. Он просто узнал о субсидии Бестужеву и желчно позавидовал. Следует согласиться с мнением тех ученых, которые считают, что легкость подкупа министров Елизаветы обесценивала их услуги, ибо противная держава могла сделать то же самое. Стараясь разжечь пожарче антипрусские настроения в Петербурге, которые тушил потоками фунтов стерлингов Уильямс, его австрийский коллега граф Николас Эстергази получил из Вены приказание вручить канцлеру две тысячи дукатов, а секретарю Конференции Дмитрию Васильевичу Волкову 500 дукатов⁵⁴⁹.

Не выполнив взятых на себя обязательств, вельможи кивали на противоборствующую группировку. Вечный раскол, «сердечная ненависть» были им только на руку. Бестужев валил на Шуваловых. Те обвиняли канцлера. А сами считали барыши.

Елизавета, без сомнения, догадывалась о делишках, которые связывали ее вельмож то с одним, то с другим двором. Но было несколько причин, заставлявших ее закрывать глаза. Во-первых, всем известное миролюбие императрицы. Во-вторых, столь же известная скрытность и желание держать каждого из приближенных как бы на ниточке: пока продажный делец не вызывал гнева государыни, ему прощалось. Стоило всерьез оступиться – и горе заподозренному в измене. Так было с Лестоком. Так будет с Бестужевым.

В-третьих, к получению денег от чужого двора в тот момент вообще относились иначе ^[16]. Трудно было провести грань между официально одобренным подношением – знаком почтения державе – и взяткой. Уже после подписания договора с Францией, когда представитель Людовика XV шевалье Дуглас Макензи покинул Петербург, Воронцов в письме русскому послу в Париже Ф.Д. Бехтееву перечислил все пожалования Елизаветы. Дугласу были вручены бриллиантовый перстень в три тысячи рублей, еще две тысячи золотыми империалами, кроме того, тысяча червонных, а также табакерка с бриллиантами ценой 1700 рублей. «Я желаю, – писал вице-канцлер, – чтоб вы подобные же подарки от французского двора получили… о чем буду ожидать в свое время уведомления»⁵⁵⁰. В данном случае речь шла о соответствующих статусу страны презентах. Если бы французы дали меньше, они бы унизили Петербург.

Но грань была очень тонкой. Ведь, помимо официально заявленных даров, имелись и скрытые подношения. В таких обстоятельствах наша героиня могла приобрести политические добродетели только из прочитанных книг. Она, конечно, знала, что нехорошо брать деньги у иностранной державы, как знала, что предосудительно иметь любовников. Но эти знания никак не пересекались с реальностью.

С самого приезда в Россию Екатерина ни минуты не была вольна в своем выборе. Тот, кто поддерживал – прусский ли король, дядя ли из Швеции, – являлся покровителем, на которого следовало ориентироваться. Поэтому в сближении с британским послом не было ничего нравственно нового. Набирая политический вес, Екатерина поднималась из состояния пешки. Для нее важно было стать самой сильной фигурой на доске.

Зададимся вопросом насколько предоставленные великий княгиней сведения повредили России? Через нее становилось известно о состоянии здоровья Елизаветы. По тем временам это была государственная тайна, и наша героиня понимала, чем рискует, разглашая ее. Кроме того, Екатерина вместе с Бестужевым сделали все возможное, чтобы сначала отсрочить отправку Апраксина к войскам, а потом затянуть подготовку армии к походу, удержать ее на границе, отодвинуть первые боевые столкновения. Объективно это было выгодно Пруссии и крайне вредило союзникам – Австрии и Франции. Елизавета была недовольна медлительностью фельдмаршала, а солдаты ставили за него свечки. Сама Екатерина считала, что Бестужев, противодействуя Франции и пытаясь удержать союз с Англией, поступает «патриотически».

За два года царевна направила Уильямсу 70 писем. Сэр Чарльз был человеком умным, но самонадеянным. Он советовал великой княгине пойти на сближение с Шуваловыми. До отъезда в армию Апраксин все-таки успел выступить посредником между группировками. Осенью 1756 г. партии нехотя сделали шаги навстречу друг другу.

3 ноября Уильямс доносил в Лондон, что потребовал от Екатерины прямо сказать Апраксину: «До сих пор я щадила Шуваловых для вас и для канцлера; но теперь это мне наскучило, потому что не вижу никаких доказательств их благодарности; если они хотят получить что-либо от меня в будущем, то должны заслужить это, повинуясь теперь моей воле»⁵⁵¹. Какой бы гордой великая княгиня ни казалась, но разговаривать в подобном тоне с сильнейшей придворной партией не имело смысла. Недаром В.Н. Бильбасов утверждал, что Уильямс «себя обманывал», когда составлял депеши в Англию.