Молодая Екатерина - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Игоревна Елисеева cтр.№ 39

Екатерина и Петр были буквально сжаты на очень маленькой площади. Для прибывшей из Киля библиотеки не хватило места во дворце, и Петр приказал перевезти ее в Ораниенбаум. Нужны были всего четыре комнаты, но сам наследник со слугами теснился в двух. Когда ему захотелось иметь псарню, ее пришлось устроить в спальне жены. «Зимой великий князь выписал из деревни восемь или девять охотничьих собак и поместил их за деревянной перегородкой, которая отделяла альков моей спальной от огромной прихожей… Так как альков был только из досок, то запах псарни проникал к нам, и мы должны были оба спать в этой вони. Когда я жаловалась на это, он мне говорил, что нет возможности сделать иначе, так как псарня была большим секретом».

Неудивительно, что молодая женщина схватила в таких условиях лихорадку с сыпью. Поскольку зимой 1748 г., о которой речь, при дворе на Масленицу не было развлечений, то великий князь устраивал маскарады в комнате выздоравливавшей жены: «Он заставлял рядиться своих и моих слуг и моих женщин и заставлял их плясать в моей спальной; он сам играл на скрипке и тоже подплясывал. Это продолжалось до поздней ночи;…под предлогом головной боли или усталости я ложилась на канапе, но всегда ряженая, и до смерти скучала от нелепости этих маскарадов»²⁴³.

Возможно, Петр со своими скрипками, собаками и куклами свел бы с ума ангела. Но возможно также и то, что Екатерина проще отнеслась бы ко многим поступкам мужа, не происходи они буквально у нее на голове. Ей нерадостно было от его веселья, хотелось спать, когда у Петра ноги шли в пляс. В тех же комнатах, где и двоим казалось тесно, неотлучно находились чужие, неприятные молодым лица. На глазах у недоброжелательных наблюдателей великой княгине постоянно было стыдно за ребячества супруга. Недаром Понятовский заметил: «Ей приходилось либо страдать, либо краснеть за него»²⁴⁴. И все это публично.

Крузе запиралась в спальне с молодыми, конечно, для помощи в иных играх, чем марионетки и солдатики. Возможно, Петра и Екатерину стоило оставить наедине. Не устраивать из их интимной жизни театра для кумушек. Но Елизавете Петровне нужен был наследник, наследник, наследник… Сменявшие друг друга камер-фрау, гофмейстерины и другие комнатные женщины втолковывали нерадивым супругам, как его сделать. Все, что происходило в великокняжеских покоях, немедленно становилось известным при дворе и перемалывалось сотней языков. Простыни супружеской четы оказались выставлены на всеобщее обозрение, а их затянувшаяся чистота ставилась молодым людям в вину.

Что могло подорвать реноме цесаревича больше? Должно быть, нравственно Петр страдал, потому что близкий к нему Штелин не простил Екатерине ночных фиаско своего слабого, болезненного и абсолютно не готового к семейной жизни питомца. Вероятно, отношения между профессором и великой княгиней с самого начала не сложились. Есть основания полагать, что Яков Яковлевич знал ее отзыв о себе, потому что дополнение мемуаров он написал под псевдонимом «статского советника Мизере». У этого имени, как тонко отметил А.Б. Каменский, «говорящий» корень: «miser» по-латински – «ничтожный, низкий, подлый». А вот чин статского советника носил сам Штелин. Мнимый Мизере не только продемонстрировал прекрасное знакомство с делами Академии наук и Академии художеств, но и проговорился, что занимал пост библиотекаря Петра III²⁴⁵.

Перед читателем «Дневника статского советника Мизере» явная мистификация – текст создан человеком, укрывшимся под маской «жалкого шута». Таким видела профессора Екатерина, и теперь смешной человечек рассказывал свою правду о жизни ученика. Более того, он рассказал о корнях семейной драмы Петра. Причем сделал это очень искусно.

В мемуарах есть отрывок о болезни великого князя, который на первый взгляд трудно локализовать во времени. Однажды Штелин заметил у ученика необыкновенную расслабленность. Расспросив его, он узнал, что Петр «не имеет сна и почти аппетита и чувствует часто наклонность к обмороку». Пульс был неровен. Брюмер приписал состояние великого князя «притворству и нежеланию учиться». Но Штелин освободил принца от уроков и занялся с ним рассматриванием эстампов. Капли, прописанные голштинским медиком Струве, не помогли, и через несколько дней Петр «совершенно ослабел и почти без чувств упал у стола» на руки профессору со словами: «Я, право, больше не могу».

Императрица прислала лейб-медика Германа Бургава. «Великий князь должен был лечь, и тогда доселе скрытая лихорадка обратилась в изнурительную». Петр не подавал надежды на выздоровление. Штелин по приказу императрицы почти неотлучно находился при мальчике. «Он ослабел до крайности и потерял охоту ко всему… даже к музыке. Когда однажды после обеда в передней его высочества играла придворная музыка и кастрат пел его любимую арию, то он сказал мне едва слышным голосом: “Скоро ли перестанут играть? ” Это нас испугало». Когда Бургаву сообщили слова больного, он воскликнул: «Ах, Господи! Это дурной знак!» К вечеру того же дня последняя надежда растаяла.

«Великий князь лежал с полуугасшими глазами и едва хрипел. Ее Величество… скорее прибежала, чем пришла к нему при этом известии. Она так испугалась… что не могла произнести ни слова и залилась слезами. Ее с трудом оттащили от постели великого князя». Около полуночи, «когда больше нечего было делать и надеяться», Штелин отправился на квартиру к Бургаву, который просил профессора остаться у него, «пока к утру придет известие о кризисе или о смерти». «Мы сидели перед камином, курили трубки, почти не говоря ни слова. Каждые полчаса приходил камер-лакей с рапортом от придворного хирурга Гюона. Все извещали, что великий князь лежит по-прежнему без движения». Лишь на рассвете, около 5 часов, лакей явился в седьмой раз и сообщил, что на лбу у больного проступили крупные капли пота. Услышав это, Бургав вскочил со стула и воскликнул: «Слава Богу! Великий князь будет здоров!» Доктор откупорил бутылку бургонского, налил бокалы и осушил свой за здоровье пациента. Кризис миновал, и мальчик пошел на поправку, хотя слабость его сохранялась еще очень долго²⁴⁶.

Этот текст помещен сразу за ведомостью об уроках великого князя 1743 г., которая как бы разрывает собой события 1745 г. В кратком описании характера и физических свойств Петра III профессор относит болезнь к 1743 г. Такая датировка будет правильной, потому что в рассказе царевич еще сидит на уроках, а они после женитьбы закончились. Им помыкает Брюмер, а последний опять же в 1745 г. уже не влиял на поведение воспитанника. Тогда что же нас смущает?

Дважды, до и после рассказа о болезни ученика, автор настойчиво повторяет, что Петра женили вопреки рекомендациям докторов. Он был еще слишком слаб и мал для выполнения супружеских обязанностей. «Императрица спешит бракосочетанием великого князя. Врачи советовали, чтобы оно было отсрочено по крайней мере на год», – писал Штелин о событиях февраля 1745 г. И уже в августе, когда речь шла о недовольстве государыни Иоганной-Елизаветой, профессор повторил: «Чтоб удалить ее, спешила (государыня. – О.Е.) бракосочетанием великого князя вопреки советам придворных врачей»²⁴⁷. В обрамлении этих сведений врезка о внезапном приступе слабости, едва не стоившем мальчику жизни, выглядит очень красноречиво.