Ватага (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Шишков cтр.№ 59

Вторые петухи горланят, Матрена все не спит, дожидается Прова. Ей неможется: лежит на лавке, стонет. Видит Матрена: открывается сама собой заслонка, кто-то лезет из печки лохматый, толстый, человек не человек, чудо какое-то, и, сверкая ножом, говорит: «Мне бы только сердце у бабы вырезать…»

Матрена вскрикнуть хочет, но нет сил, мохнатый уж на ней, душит за горло: «Где-ка сердце-то, где-ка?..»

– Бузуев привели!

Матрена ахнула, вскочила, крестом осенила себя и, отдышавшись, приникла к окну. На лошади мужик едет и на всю деревню кричит:

– Бузуев привели!..

На востоке утренняя заря занималась, песни на горе умолкли, а в кустах на речке просыпались робкие птичьи голоса.

У сборни тем временем стал собираться народ, обхватывая живым, все нарастающим кольцом пятерых только что приведенных из тайги людей.

Хмельные, бессонные лица праздничных гуляк были сосредоточены, угрюмы.

Старики и молодухи, ядреные мужики и в плясах отбившая пятки молодежь, то переминаясь в задних рядах с ноги на ногу, то протискиваясь вперед, шумели и перешептывались, бросали бродягам колючие, обидные слова и хихикали, сочувственно жалели и сжимали, рыча, кулаки, готовы были сказать: «Ах вы несчастненькие!» – и готовы были кинуться на них и втоптать в землю.

И бродяги это чувствуют. Недаром такими принужденно-кроткими стали их лица.

Лишь старик Лехман не может побороть обуявшую его злобу: насупясь, сидит на бревне и угрюмо на всех посматривает суровыми глазами.

Да еще Андрей-политик сам не свой. Воспаленные глаза его жадно кого-то в толпе ищут. Он устало дышит полуоткрытым ртом и, облизывая пересохшие губы, невнятно говорит:

– Я вам никто… Слышите?.. Я сам по себе…

Но его слов не понимают.

– Слышите? Где староста? Где сотский?..

– Брось, милый, – советует ему тихим голосом Антон, – ишь они пьяные какие… Брось…

Старый Устин, усердный Господу, ближе всех к бродягам. Он ласково им говорит:

– Вы вот что, робенки… тово… Ведь мы не с сердцов…

– Как же не с сердцов, – злобно сказал Лехман. – Ты спроси-ка вот нашего товарища, – указал он на Антона. – За что мужик ему в ухо дал? Это не резон.

– А потому, что вы пакостники, – раздраженно сказала баба в красном.

– Пакостники? – повысил голос Лехман. – Чего мы у тебя, тетка, спакостили?.. Ну-ка, скажи!

– Дак вы тово, – сказал, размахивая руками, Устин, – вот залазьте в копчег да и спите с Богом, покамест у хресьян гулянка, а там выпустим. Кешка, отпирай чижовку-то…

И, обернувшись, посоветовал:

– А вы, бабы, тово… Принесли бы чо-нибудь пожрать мужикам-то… Молочка там али что…

– Ну, так чо, – ответила баба в красном и пошла.

– Кешка, отпирай копчег! – опять скомандовал Устин. – Робятушки, залазь со Христом.

– Врешь, старик… Не имеешь права!.. – выкрикнул Андрей, погрозив Устину пальцем. – Я не бродяга… Понял?

Народ стал разбредаться.

Придурковатый звонарь Тимоха поглядел на алеющий восток, подумал, почесал бока и пошел к часовенке «ударить время».

Антон продолжал успокаивать Андрея:

– Ничего, Андреюшка… Завтра утречком… Пусть они продрыхнутся…

Устин с каморщиком Кешкой орудовали у чижовки.

– Вы, робенки, идите… Чего вам.

Кешка огарок из сборни принес. Тетка в красном молока две кринки и яиц с хлебом притащила.

– Де-е-ло, – одобрил Устин, заложив руки назад.

Тимоха из усердия три раза в колокол ударил.

Устин взглянул на гору, где часовенка, и опять сказал:

– Де-е-ло…

Бродяги, посоветовавшись, наконец зашли в чижовку.

Ванька Свистопляс уже кринку молока ополовинил, Андрей-политик нейдет:

– Вы меня отпустите… Я политический…

– Политический?! Ха-ха… Ладно… Все такие политики бывают… Ты нам дорогой все уши просмонил, шкелет… Ты пошто наутек было хотел? А?! – враз сердито заговорила стоявшая с ружьями стража.

– Я, господа, вам серьезно говорю… Пустите…

– Тут господов нет, – сказали строго мужики, – а вот коли велят, так и тово…

– Мне Анну… – взволнованно упрашивал Андрей, – девушку Анну…

– У нас Аннов хошь отбавляй, – острили мужики.

Старому Устину спать хотелось, да и всем наскучило.

– Кешка, бери его!.. Робята, подсобляй!..

Андрея потащили.

– Стой!..

– Кешка, налегай!..

– Иди, Андрей, черт с ними, – октависто звал Лехман.

– Нет! – рвался из дюжих рук Андрей. – Черти этаки, олухи!.. Аннину мать позовите… отца… старосту…

– Кешка, запирай!!

– Отвечать, дубье, будете!.. – ломился Андрей в захлопнувшуюся за ним дверь.

– Крепко запер? – спросил Устин.

– Так что комар носу не подточит, – весело ответил сторож Кешка.

– Ну, робенки, расходись! – скомандовал Устин, любивший приказывать толпе, и помахал рукой во все стороны.

Матрена лежала на кровати и думала об Анне, о Прове, не «натакался ли» в тайге на зверя. Надо бы заснуть, но сон прошел, в комнате бело. Встала, занавесила окна, опять легла. Слышит Матрена: по воде кто-то хлюпает. Коровы, что ль, через брод идут? Не время бы.

Думает о том о сем, но голова устала, нет ясных мыслей, путаются и текут куда-то, как по камням река…

Чует: храп лошадиный раздается и человеческий голос. Думает – сон, опять тот сон: лохматое чудище из печи вылезет.

Стучат.

– Эй, Матрена Ларионовна!

Вскочила, оправила рубаху, густые волосы подобрала, сунулась к окну.

– Ах! – вздрогнула, похолодела: «Знать, Анка кончилась…»

– Отопри-ка скорей, впусти!

Насилу дверь нашла. Без памяти бежит к воротам.

Вошел, коня за собой ведет.

– Занемог я дорогой… Теперь полегчало малость…

– Иван Степаныч!.. А Пров, Анка?

Бородулин провел коня в стойку.

– Сенца-то можно взять?

– Да дочерь-то какова?! – кричит, задыхаясь, Матрена.

– У меня деньги украли, вот я и прикатил… – не слушая ее, говорит вяло Бородулин.

– А?!

– Деньги, мол, деньги украли…

У Матрены ноги подкосились, села на приступки..