Встревоженные тугаи - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Ананьев cтр.№ 42

Не приукрашивал, для красного словца, Рублев. В канцелярии не допрос шел, а что-то вроде беседы. У майора Антонова прекрасное настроение. Да иначе и быть не могло. Верно он поступил, отменив свое решение оставить наряд Бошакова на посту. Наряд Нечета тоже действовал отменно. Получив его распоряжение, совершил кросс до края разливов, и уже оттуда начал осмотр барханов. Не задержи нарушителя Бошаков с Рублевым, след обнаружили бы обязательно Нечет с Кирилловым. Пошли бы по этому следу, а застава бы и дружинники перекрыли все выходы из разливов. Дольше проходил бы поиск, но все равно сидел бы нарушитель на этом же стуле с низко опущенной головой. У него было достаточно здравого смысла для понимания, что никакие увертки не помогут, поэтому он сразу, не ожидая вопросов, пообещал:

– Я расскажу все. Все по порядку. С каким заданием послан. Способы связи. Я готов вам помочь Я собирался сам прийти к вам, но…

– Помешали пограничники, не так ли? – перебил нарушителя Антонов.

Он был немного удивлен тем, как чисто, с едва уловимым акцентом говорил задержанный по-русски, и тем, что он сразу же раскрылся.

Ниже среднего роста. Худой. В рубашке серо-пепельного цвета, будто обсыпанной камышовой пылью, и такими же серо-пепельными брюками из плотной ткани. На ногах – мягкие резиновые ботинки. Дряблое лицо – в сетке мелких морщин. Особенно частыми полукругами окольцовывают морщины глаза. Еще и дряблые мешки под глазами. В самих же черных глазах – грусть. Застарелая, похоже.

«Помотала жизнь, – подумалось Антонову. – А может, маскарад, чтобы вызвать сострадание? Ничего, разберемся».

– Рассказывай.

– Вы раскрывали портсигар?

О каком портсигаре идет речь, майор Антонов не знал. Он хотел распечатать целлофановый мешок, с которым приплыл нарушитель, но не стал этого делать, решив передать его без осмотра вместе с лазутчиком, когда приедут за ним из отряда. Сейчас, услышав вопрос, похвалил себя за верный поступок. Ответил на вопрос вопросом:

– А если открыть, что произойдет?

Тот сложил молитвенно ладони перед лицом и, вздохнув с облегчением, молитвенно произнес:

– Аллах милостивый и милосердный! – Потом, уже просительно, добавил: – Его нельзя трогать. Он подаст радиосигнал, и они узнают о моем провале.

– А что это изменит в твоем положении?

– Много лет отец мой не видел жирного куска баранины. Он забыл вкус курдючного сала. Не знал его и я. Теперь он сыт. У него есть свои бараны. А если узнают – отберут. Оставят голым. Нет, Аллах милостив.

– Что же, понятно. Цель перехода?

– Разыскать родичей и поселиться у них. Наняться на любую работу. Потом выйти на радиосвязь.

– Родственники? Вы знаете их? Кто такие?

– Нет. Я родился там, на чужой земле. Родственники отца? Они вернулись обратно, а мой отец Клычбай, сын Нуретдинбая…

– Постой-постой! Нуретдинбай, говоришь? – поспешно, не сдержавшись, воскликнул Антонов.

– Да. Но не повредил ли я чем своему сородичу, назвав его имя?

Антонов не ответил. Да и зачем знать нарушителю, что Нуретдинбай, вдохновитель и организатор откочевки, вооруженный отряд которой возглавлял Мерген, предстал в свое время перед судом. Материалы следствия, как сообщили Антонову на его запрос, сгорели, а вместе с ними сгорела и истина. И вот совсем неожиданно она всплывает.

– Мой отец остался у вождя племени пастухом, – закончил нарушитель фразу, прерванную майором Антоновым, и замолчал. Ждал нового вопроса, и он прозвучал властно:

– Меня интересует все. Когда и кто вел откочевку? Почему твой отец остался и кто еще остался с ним? Почему вернулись остальные? Самые мельчайшие подробности меня интересуют. Ясно?

– Рассказы отца были гневными, как гневен ветер осени, часто срывавший нашу дырявую юрту. Клычбай, сын главы рода, лучший джигит, хозяин несметных отар и табунов, повелитель своих сородичей, стал пастухом тех самых овец, которыми владел. Гнев не покинул моего отца до сих пор. Он и благословил меня, сказав: «Иди и отомсти». Если Аллах поможет моей памяти, я расскажу все. Все, что слышал от отца. И других пастухов.

Посидел в задумчивости, низко опустив голову, заговорил, смотря в глаза майору:

– Обычно часто вспоминал отец свое прошлое осенью. В дыры нашей юрты смотрит черная ночь, чадит сырой кизяк, а мы, как голодные шакалята, ждем, когда на камне допечется пресная лепешка и мать разломит ее нам по кусочкам. Отец вздыхал в такие вечера и ворчал: «В недоброе время пришли мы сюда. В недоброе. В чем-то прогневили Аллаха».

Род, старшим из сородичей в котором был мой дедушка Нуретдинбай, откочевал за границу, чтобы не попасть под власть большевиков. Закон Корана не позволяет иметь все общее, особенно общих жен.

– Как же можно задурить головы безграмотным пастухам! – воскликнул Антонов, но задержанный даже не обратил на это возмущение никакого внимания. Продолжил рассказ:

– Когда готовилась откочевка, мой отец встал во главе джигитов. Их набралось сотни три. Вполне достаточно для защиты скота, имущества и женщин от зеленых аскеров. Так называл вас отец.

Вновь пауза. В глазах вопрос: не обидел ли большого начальника этим словом. Похоже, нет. Продолжил:

– Намеченный срок откочевки приближался. Кто уже готовился к трудностям пути через горы, а кто начал сомневаться и спрашивать, куда и зачем уходить от родных могил? И в это время именитые аксакалы рода решили поставить во главе джигитов безродного конокрада Мергена. Он тогда, как говорил отец, служил у зеленых аскеров, у вас, значит, проводником. Отец разгневался, но Нуретдинбай сказал: «Смирись. Такова воля Аллаха. Пойдет Мерген, пойдут за ним безродные бедняки. Когда уйдем за границу, станет этот безродный пес пасти наших лошадей. Можешь тогда с ним рассчитаться за обиду. Моли Аллаха, что уговорили конокрада. Помогло, что спесив и жаден до власти. Мы дадим ее на малое время этой желтой собаке».

Мой отец подчинился воле своего отца, но обиду и гнев оставил в своем сердце. Он, привыкший повелевать, никак не мог смириться с ролью подчиненного. Терпел, сжав зубы. В конце концов мой отец отомстил Мергену.

Мерген оказался предателем. Об этом Нуретдинбай и другие именитые сородичи узнали через несколько дней, когда еще не прошли половину пути. Мерген сближался с неимущими джигитами, с пастухами и стал уговаривать их вернуться домой, пока не поздно. С кровопийцами же, как он называл аксакалов и других уважаемых людей рода, расправиться, если они станут возражать. Мой отец, узнав об этом, предложил убить Мергена. Спящего. В юрте. А тело выбросить в пропасть. Дедушка отверг его предложение. Он считал, что голодранцы заподозрят аксакалов в убийстве Мергена и повернут домой. Заберут и скот. А кто добровольно отдаст то, что имеет по воле Аллаха? Кто согласится выпустить из рук жирный кусок баранины и чашку кумыса? Такого не бывает. Дед мой поступил мудро. Он с первых дней не доверял Мергену и окружил его преданными себе сородичами, а когда узнал об измене, велел оказывать Мергену еще большее внимание, еще большие почести.