Черные кувшинки - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Бюсси cтр.№ 90

Я спустилась по улице Бланш-Ошеде-Моне. В моей бывшей служебной квартире над школой теперь антикварный магазин. Моя спальня в мансарде с круглым окном превращена в жалкое подобие музея, осаждаемого горожанами, помешанными на якобы подлинной деревенской старине. И ведь выкладывают денежки как миленькие! Но больше никто не смотрит из круглого окна на полную луну в перигее. Господи, сколько дней, сколько ночей я провела перед этим окном! Кажется, все это было только вчера…

Перед лавкой антиквара стоит группа туристов, переговаривающихся на японском языке. Впрочем, с тем же успехом это может быть корейский или яванский. Я их не отличаю. Я вообще перестала что-либо понимать. Я — динозавр в зоопарке. Медленным шагом я поднималась по улице Клода Моне. Лишь отель «Боди» ничуть не изменился. Поколения владельцев старательно поддерживают фасад, террасу и интерьеры в стиле бель-эпок. Теодор Робинсон может хоть завтра приезжать в Живерни — он сразу узнает свой любимый отель. Время остановилось в нем век назад.

Дом 71 по улице Клода Моне.

Дом Жерома и Патрисии Морваль.

Я быстро прошла мимо. Четыре дня назад я навестила Патрисию Морваль. Мне надо было с ней поговорить. Мы с ней — последние осколки былого Живерни. Я никогда особенно не любила Патрисию, и вы теперь знаете почему. Для меня она как была, так и осталась плаксой и ябедой Мэри.

Согласна, звучит нелепо. На ее долю выпало немало страданий. Не меньше, чем на мою. После долгих ухаживаний она уступила настойчивости толстяка Камиля и вышла за него замуж. Но дальше по жестокой логике сообщающихся сосудов начались странности. Чем успешнее толстяк Камиль превращался в Жерома Морваля — блестящего студента медицинского факультета — и чем активнее бегал за юбками, тем сильнее привязывалась к нему Патрисия. Жизнь в доме номер 71 по улице Клода Моне замерла в 1963 году. До того это был самый красивый в деревне дом. После он начал постепенно разваливаться. Мэрия с нетерпением ждет, когда вдова Морваля отправится на тот свет, чтобы снести эту руину.

Я считала, что должна все рассказать Патрисии. Назвать ей имя человека, убившего ее мужа. Я видела в этом свой долг. Но ябеда Патрисия сумела меня удивить. Я была уверена, что на следующее же утро ко мне на мельницу нагрянет полиция. В 1963 году она без малейших колебаний отправила по почте в Вернонский комиссариат анонимное письмо с фотографиями предполагаемых любовниц Жерома Морваля. В их числе была и моя фотография.

Как ни странно, на сей раз она не сделала ничего подобного. Наверное, со временем люди все-таки меняются. Я узнала, что она почти не выходит из дома. Один из племянников научил ее пользоваться Интернетом. Это ее-то, впервые увидевшую компьютер в семьдесят лет! Но тот факт, что она меня не выдала, вовсе не означает, что я горю желанием в последний раз посидеть с ней за чашкой чаю, обсуждая нашу общую ненависть к чудовищу, поломавшему наши жизни. В последний раз — перед тем как шагнуть из окна в пустоту.

Я ускорила шаг. Ну, пожалуй, ускорила — это слишком громко сказано. Но все же я пошла чуть быстрее. Нептун трусил в тридцати метрах впереди. Улица Клода Моне плавно поднимается в горку, словно устремляется в небо. «Stairway to heaven», ^[13] как пели под гитару два поколения тому назад…

Наконец я добралась до церкви. С высоты пятнадцати метров на меня смотрел гигантский портрет Клода Моне. В церкви Святой Радегунды идет ремонт. На сетке, закрывающей строительные леса, напечатана черно-белая фотография мастера с палитрой в руке. Нет, до кладбища мне не дойти… Хотя там похоронены все, кого я знала в этой жизни. Все, кто сыграл в ней ту или иную роль. Удивительная особенность: почти на каждых похоронах шел дождь. Как будто солнце Живерни отказывалось освещать эту грустную церемонию. Дождь лил в тот день, в 1937 году, когда хоронили моего Поля. Моего Альбера Розальбу. Я была в отчаянии. Дождь лил и в 1963 году, когда хоронили Жерома Морваля. Тогда собралась вся деревня. Приехал епископ из Эврё. Пел хор. Было много журналистов. Даже Лоренс присутствовал на похоронах. Несколько сотен скорбящих! Странные штуки выкидывает судьба. Неделю назад я хоронила Жака в полном одиночестве.

Кладбище населено моими воспоминаниями. Моими дождливыми воспоминаниями.

— Идем, Нептун!

Ну вот, я и вышла на финишную прямую. Спустилась по Десятинной улице, которая выходит на шоссе Руа как раз напротив мельницы. Чтобы перейти на другую сторону, пришлось долго ждать — машины, покидающие Живерни, текли почти непрерывным потоком. Нептун послушно сидел рядом со мной. Наконец одна красная машина с откидывающимся верхом, левым рулем и какими-то очень сложными номерными знаками притормозила, пропуская меня перед собой.

Я поднялась на мост и невольно остановилась над ручьем, в последний раз вглядываясь в черепицу и розовые кирпичи портомойни, выкрашенные зеленой краской металлические опоры моста и окружающие мельничный двор стены, из-за которых виднелись вершина донжона и крона вишневого дерева. Портомойню еще несколько недель назад кто-то разрисовал черно-белыми граффити в виде скалящихся лиц. С тех пор смыть рисунки никто и не подумал. Всем плевать? С другой стороны, где еще неизвестным художникам самовыражаться, как не в Живерни? Вы так не считаете?

Под мостом нешироким светлым потоком струился ручей, равнодушный к суете людишек на своих берегах. Его русло когда-то вручную прорыли монахи; затем вдохновенный художник развернул его в другую сторону, чтобы создать у себя на участке пруд и на протяжении тридцати лет писать плавающие на его поверхности кувшинки; еще позже сюда явился безумец и убил всех мужчин, которые осмелились приблизиться ко мне, — всех, кого я могла бы полюбить.

Но кого все это сегодня интересует? Кому мне жаловаться? Разве существует бюро потерянных жизней?

Я прошла на несколько метров вперед и окинула взглядом луг, скорее всего, в последний раз. На парковке почти не осталось машин.

Ну конечно, нет — луг так и не стал декорацией к супермаркету. Разумеется, нет. Он был и остался пейзажем — живым, меняющимся в зависимости от времени года, часа суток, освещения. Он волнует меня по-прежнему. Неужели для того, чтобы это понять, мне понадобилось прийти сюда в последний раз, точно зная, что жить мне осталось всего ничего? Мне будет его не хватать. Клод Моне, Теодор Робинсон, Джеймс и многие-многие другие выбрали это место неслучайно. Разумеется, неслучайно. И тот факт, что здесь случилось столько памятных для меня событий, не отменяет красоты пейзажа.

Даже напротив.

— Правда, Нептун?

Моя собака замахала хвостом, как будто внимательно слушала мое бормотание. Бредни полоумной старухи. На самом деле пес уже знал, что последует дальше. Привык за столько лет. Он знал, что я редко возвращаюсь во двор мельницы без того, чтобы пройтись по небольшой полянке, расположенной чуть поодаль. Ива, две елки… Сегодня полянку обнесли решеткой, чтобы туристы не шлялись. С дороги она вообще не видна. Я медленно двинулась вперед.