– Быстро! Наверх всех свистают.
Ветер не утих. Заливчик пенно бурлил, буксир переминал бортом кранцы, по пирсу, пригнувшись, проталкивался сквозь ветер длинный строй солдат в ватниках, с пухлыми вещмешками и автоматами за спинами. От строя отламывались увесистые ломти и заполняли палубы кораблей. Повернула часть строя и к буксиру.
Затопали пехотные кованые сапоги по палубе, застучали по трапу. Еще не стихли шаги, еще не разместились бойцы по отсекам и трюмам, а команда уже прозвучала:
– Кормовой швартов отдать!
Вышли из бухты, втиснулись между такими же посудинами-малышками в кильватерный строй и зашлепали полным ходом, боясь отстать от военных кораблей.
– Фашист с воздуха не сунется. Должен обойтись рейс, – уверенно, как об уже случившемся, сказал Петр.
– Не крякай, не испимши, – буркнул в ответ лейтенант. – Ишь, предсказатель нашелся…
Петр и сам потом, когда уже на обратный курс легли, ругнул себя: «Накаркал под руку». А до Рыбачьего и в самом деле дошли, будто в мирное время. Ни одного самолета, ни одного выстрела. Командир даже разрешил у орудия и у пулемета не дежурить. Для чего, дескать, без нужды людей на ветру держать. Он хоть и попутный, волну на палубу не бросает, но попробуй постой несколько часов кряду на палубе – зуб на зуб не попадает.
Подплыли к месту высадки. Та же бухта, в которой и раньше были.
– Почелночим между кораблями десантными – и берегом, – недовольно заключил Петр. – Добрых полсуток.
И снова не предугадал. В бухту сразу вошли две «мошки» и буксир. Только мысок обогнули, слышно – не все ладно что-то. Стрельба возле самого берега. Лейтенант бинокль к глазам, – и сразу:
– Самый полный! К бою!
Вот уж и без бинокля видно все как на ладони: бушлаты и ватники сошлись в рукопашной с егерями, а тех прет видимо-невидимо.
– Держись, братцы! – умолял бойцов лейтенант, словно те могли услышать. – Сейчас подсобим.
Справа «мошка» ткнулась в берег, и горохом посыпались навстречу смерти десантники и матросы. Вот и буксир боднул берег. Десантники уже на баке. Прыгают сразу.
– Свободные от вахты – в бой! – крикнул лейтенант, и Степан Конохов, выхватив карабин из гнезда, кинулся вслед за десантниками.
Егеря – это не плетеные ивовые прутья в металлических рамках на стойках, в которые по команде военрука: «Длинным коли!» втыкал Степан трехгранный штык учебной винтовки. Головы егерей – не ватные мячи, надетые на колья, о которые Степан обломал не один приклад, выслушивая всякий раз горестные упреки: «Вот – дуросил! Где напасешься инвентаря?!» – егеря стреляли, кололи, били прикладами, успевай только поворачиваться. Но Степан во всех случаях оказывался проворней, и если уж приклад доставал кого, тот валился, словно трава под взмахом ловкого косаря. Забыл Степан Конохов, что из карабина можно стрелять, да и патронов у него было всего пять штук, только в магазине. Недосуг ему было прихватить подсумки. Лихая удаль, силушка непомерная – вот и все, чем мог похвастаться в том бою Конохов, а уж никак не умением и сноровкой. Дуросил – одно слово, как бы сказали мужики-фронтовики Лихих Пожней.
Смерть обошла стороной неумелого матроса, пожалела его молодую, необузданную лихость, даже не царапнула костлявой когтистой рукой. Сам же Степан не знал усталости, махал и махал карабином, словно палицей, пока не ткнулись в берег новые «мошки», и десантники молча рванулись вперед, тесня егерей.
Отбили свои прежние позиции и залегли в окопах. И тут команда от бойца к бойцу:
– Матросам вернуться на свои корабли.
Реденькая цепочка потянулась к берегу сквозь непроходимую широкую полосу трупов. Егерей, красноармейцев, матросов.
Поредели экипажи малых кораблей, сильно поредели, но все же быстро сновали между берегом и крупными боевыми кораблями, чтобы поскорей высадить бойцов: вдруг фашист вновь предпримет наступление.
Перевезли десантников, взяли раненых, и тут же на рейде, не объявляя «большого сбора», спустили тела погибших матросов в море. И не успело еще море принять в свою пучину героев, как хлестко прозвучала команда: «Воздух!» Она в мановение ока раскидала команды по боевым постам. Заскрежетали якорь-цепи, вздернулись в небо стволы зенитных пушек и пулеметов.
– Ишь как разобрало. В штормягу поднялись! – злорадно проговорил Петр и добавил: – Теперь успевай только галсы менять.
Вражеские самолеты не сразу атаковали корабли, а, взяв мористей, заходили по ветру. Побоялись фашисты подойти к боевым кораблям против ветра: скорость не та, вероятность попадания из пушек и пулеметов увеличивается. Но пока фашисты разворачивались, корабли успели достаточно выбрать якоря, чтобы двигаться, маневрировать.
«Мошки» и буксир сразу же прижались к самому берегу, и теперь справа их защищали скалистые сопки, слева – большие военные корабли, у которых было достаточно зенитных стволов.
Стремительно, как выпущенные из тугих луков стрелы, пролетали вражеские самолеты, потом шли на разворот и вновь бросались, волна за волной, на корабли. Но бомбы падали в основном в полосе между крупными и мелкими судами, не причиняя им никакого вреда. Сбить, однако, вражеские самолеты тоже не удавалось. Бомбежка закончилась без взаимных потерь. Итог ее Петр прокомментировал вопросом:
– Чего колготились?
Через несколько часов ветер и вовсе начал стихать, а с неба, сквозь лохмотья облаков, стало посматривать на утихающее море, на корабли ласкающее солнце.
– Теперь – жди. Сорвут злобу, – как бы подытожил опасения всех командир буксира и приказал Конохову, который стоял на руле, взять еще ближе к берегу.
Носы один за другим оставались за кормой, ветер совсем стих, небо совершенно прояснилось, засияло бесконечной голубизной, словно впитало в себя красоту моря, но в небе пролетали лишь редкие фашистские самолеты на большой высоте и в стороне. Это казалось довольно странным явлением.
Покружило над караваном звено наших истребителей и вернулось на аэродром. Прилетело второе звено. Потом еще несколько раз появлялись наши «ястребки», а когда они улетали, оставалось только бездонно-голубое небо, мирно-тихое, с редкими чайками, спокойно парящими над морем.
Обогнули последний нос и вошли в Кольский залив. Какой-то час хода – и дома. Можно будет отстегнуть кровать-люльку и утонуть в бездонном сне.
– Воздух!
Да, расчет точный: караван на середине залива, солнце – с кормы, и попробуй попади в самолет, если он, кажется, вылетает прямо из солнца.
Петр отстранил Конохова от штурвала, и теперь Степану оставалось только одно: смотреть. Смотреть, как один за другим выныривают из солнца пикирующие бомбардировщики; смотреть, как взбешенная вода встает на дыбы то перед носом буксира, то справа или слева; смотреть, как совсем беззвучно в небе рвутся снаряды зениток, оставляя белесые оспины на небе, которые все гуще пятнали прозрачность небесную; смотреть, как падают в воду сбитые немецкие самолеты, взбугривая волну, – Конохов сейчас завидовал Петру, которому было не до созерцания происходящего: Петр занят трудной работой, и ему просто некогда думать о том, что произойдет, если бомба угодит в буксир. У Степана же Конохова мурашки пробегали по спине, и заходилось в испуге сердце, когда бомба, сброшенная очередным самолетом, казалось, летит точно в них. Но Петр резко отводил корабль вправо или влево, бомба поднимала фонтан за бортом. А новый самолет бросал бомбу точно в буксир, и все повторялось.