Заградотряд - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михеенков cтр.№ 21

Теперь, сидя в сыром окопе у деревни Малеево, он почему-то вспомнил не Машу и не сына, а Таню, жену Бориса. Вернее, его вдову. Вот ведь и проводить не пришла. Внука не привела.

Борис ушёл на фронт ещё летом. Пришло два письма. Шли бои под Смоленском и Витебском. Борис попал именно туда. Их маршевую роту влили в один из потрёпанных полков и бросили в бой.

Теперь, наблюдая фронтовую жизнь и одновременно живя ею, Хаустов постепенно восстанавливал в своём воображении наиболее вероятную картину гибели сына. Эти реконструкции настолько поглотили его, что им, и только им, он уделял каждую минуту свободного времени. Курил солдатскую махорку (небольшой запас «Герцеговины флор» закончился быстро) и думал, думал, думал… Никто даже не догадывался, что московский профессор сокрушает свою душу печалью о сыне. Сам Хаустов считал, что и не нужно, чтобы кто-то знал о его утрате. У многих сейчас погибли родственники, без вести пропали близкие. И рассказывать кому-то постороннему и чужому о своей незаживающей боли он считал совершенно неуместным. Постепенно он понял, что Борис, мысли о нём – это и есть та тайная свобода, куда можно бежать в лучшие минуты жизни на войне, если они здесь возможны, и ею надо дорожить и оберегать её. Потом его мысли переключались на внука. Он думал и о невестке. Глебушка… Каким он вырастет?

Ведь это совершенно неразумно, с точки зрения военной, и слишком жестоко по-человечески – бросать маршевую роту, целиком, сразу в бой. Куда правильнее по прибытии на передовую расформировывать эти маршевые роты по батальонам, по стрелковым ротам, по взводам. Марш завершён, пополнение прибыло организованным порядком. А теперь начинается война. И лучше было бы, если бы новоприбывшие оказывались в окопе рядом с бывальцами, теми, кто пороху уже нюхнул и может дать совет молодым, как вести себя в бою, как пережить бомбёжку или артобстрел, как передвигаться и как вести огонь. Русская армия всегда держалась на том, что новобранец поручался старослужащему солдату, дядьке, который и воспитывал его, и бранил, и поощрял. Главное поощрение, самая большая награда на войне для солдата – это его жизнь, которую он вынес из боя невредимой и не опозоренной малодушием. Сотни раз Хаустов представлял, какими могли быть последние мгновения жизни Бориса, и каждый раз это была другая картина. Только черты лица сына, его глаза и губы всегда были теми же, которые он знал. Но иногда их размывала какая-то даль. И Хаустов начинал мысленно молиться и за погибшего, и за себя, чтобы потеря, какой бы непоправимой она ни была, не стёрла в его памяти образ самого дорогого ему человека.

– Ну, сынок, вот и мой черёд настал. – И Хаустов обмахнул масляной протиркой затвор винтовки.

Сумерки в октябре случаются долгими. Вот и эти, кажется, нависли где-то вдалеке, в укромных лощинах и деревенских проулках и не торопились на простор. И колонна, которая потекла из-за перелеска в поле, сразу заполняя всю ширь и даль дороги, делая её и неширокой, и недлинной, роте старшего лейтенанта Мотовилова была хорошо видна. Как днём.

Остатки боевого охранения ввалились на НП старшего лейтенанта Мотовилова в тот момент боя, когда и в поле, и перед деревней, и у моста, и по всему береговому обрезу громыхало и полыхало. Пальба шла вовсю. То и дело вспыхивали, то короткими, цепкими и осмысленными, то длинными и бестолковыми очередями пулемёты на флангах. То рвались снаряды, осыпая осколками траншею и калеча тех, кто не успел вовремя нырнуть в окоп. Мотовилов кинулся было к пулемёту. Морозова он отправил в тыл, и пулемёт остался без призора. Но потом взял себя в руки и начал наблюдать за ходом боя в бинокль. Время от времени к нему подскакивал сержант-артиллерист, кричал что-то, но он снова и снова осаживал его:

– Не время! Пускай поверят, что мы тут одни!

– Понял! – отвечал, вроде бы успокаиваясь, артиллерист, и кричал в трубку, уточняя новый прицел, потому что танки подошли уже вплотную к ложбинке перед мостом, где сапёры сошлись с немецкими мотоциклистами и где теперь они маневрировали, выбирая цели. Но проходило не больше минуты, и сержант снова кидался к Мотовилову и, бледнея, требовал разрешить открыть огонь, потому что, если танки сместятся вправо, за насыпь, орудие из лощины их не достанет.

Но Мотовилов знал, что правее они не сместятся. Во-первых, по ним уже вели огонь бронебойки, и бока им подставлять танки не хотели. А во-вторых, и это было решающим, они стояли перед переездом. Соблазнял и мост. Мост почему-то до сих пор был не взорван. И Мотовилов нервничал. Но отхода сапёров он не наблюдал. Значит, приказ помнят. Значит, ещё сидят там, внизу, ждут более удобного момента. Брод тоже был хорошенько заминирован. Дважды к нему подбегали немецкие пехотинцы, скорее всего сапёры. Но их тут же отгоняли сосредоточенным огнём «гочкисы». Как ни плох был этот пулемёт, а всё же стрелял.

– Пускай влезут на переезд, – уже более спокойно говорил сержанту-артиллеристу Мотовилов. Он видел, что рота удержала первый напор и теперь, даст бог, подержится. Народ осмелел. У кого-то появился азарт. Кто-то преодолел страх и теперь тоже подключается к большинству. Стихия боя захватывала всех. «Вот так-то и бывает на войне, – вспомнил он прибаутку своего первого эскадронного командира, – случается, что и коршун цыплёнком делается, а случается, что и цыплёнок, самый распоследний, коршуном врага клюёт».

Немцы втянулись в бой всей своей наличной силой. Мотовилов хорошо видел, как рассыпалась, растеклась по полю и пойме колонна, когда по ней открыли огонь из окопов. Но он знал и другое: кто-то на той стороне речки так же, как он на этой, руководит боем, и что он вот-вот откажется от продолжения лобовой атаки, отведёт пехоту и танки, перегруппирует свои силы, и тогда надо будет ждать обхода с фланга и удара в тыл.

– Видишь «горб» в кустарнике? – указал Мотовилов на бронетранспортёр, который забрался в заросли ивняка и стоял там, будто затаившись и наблюдая за атакой. Над рубкой колыхалась антенна. – Вот кого надо в первую очередь.

– Танки! Они засекут орудие! Надо бить по танкам!

– Один выстрел не засекут. Надо одним снарядом. Смогут?

– Если бронебойным, смогут. – Сержант снял телефонную трубку и начал вызывать «Грозу».

Танки между тем ближе подошли к переезду. Один из них нервно маневрировал и, вывернув башню, посылал снаряд за снарядом по окопам на противоположном берегу. Снаряды ложились неприцельно, то перелетая траншею, то не долетая, рвали сырую, напитанную дождём землю, оставляя небольшие воронки. 37-мм снаряды танка не представляли для пехоты большой опасности. Поразить бойца в окопе такое орудие могло только в случае прямого попадания. Да и задача его, видимо, состояла в другом. Так и случилось. Танк вдруг вынырнул из ложбинки и быстро пошёл к мосту. Как только его гусеницы коснулись бревенчатого настила, под ним ослепительно рвануло. Вверх подняло настил и часть берега. Сапёры рассчитали очень точно, заложив взрывчатку с западной стороны моста. Когда остатки настила и облако дыма, ила и чёрной, как дёготь, воды разлетелись по сторонам и осели, ротный не увидел танка – с насыпи вниз, в скользкую огромную воронку, уже наполнявшуюся чёрным дёгтем ила и воды, сползала, роняя гусеницы, машина, похожую на бронетранспортёр. Башня у неё отсутствовала. С каждым мгновением машина всё глубже и глубже опускалась вниз. Наконец погружение её прекратилось.