Видя это, я пошел исповедовать умирающих. Они лежали на трех палубах по всем направлениям. Среди массы трупов, среди оторванных человеческих рук и ног, среди стонов и крови я стал делать общую исповедь. Она была потрясающей: кто крестился, кто протягивал руки, кто, не в состоянии двигаться, смотрел на меня широко раскрытыми, полными слез глазами: картина была ужасная… Крейсер погружался, когда я вышел на верхнюю палубу, на воде уже было много плавающих. Лейтенант Иванов передал мне спасательный круг и советовал скорей оставить судно. Я стал раздевать тяжело раненных Ханыкова и Зенилова Н.И. Умирающий доктор просил не спасать его. “Все равно не буду человеком, – сказал он, – пусть я погибну за Отечество”. Раздев офицеров, я стал раздеваться и сам. Рядом со мной обвязывался койкой старший механик Иванов И.В. “Пойдем погибать вместе”, – сказал я ему. “Нет, батюшка, я плавать не умею, пойду лучше погибать на своем посту”, – решил он и отбросил койку. Я бросился в воду, круг мой перехватил тонущий матрос, я начал было опускаться, но вынырнул и увидел около себя плавающую койку, за которую и ухватился. Около меня шесть матросов, почти все раненые, держались за доску.
Скоро я увидел, что крейсер стал садиться; нос приподняло так, что виден был киль; одно мгновение – и не стало нашего красавца-дедушки “Рюрика”. Странное, щемящее чувство овладело мною, я плакал, как дитя, но, пересилив, крикнул: “Ура!”, за мной последовали другие, и море раз десять огласилось этим криком. В это время показались три японских крейсера 2-го ранга и пять миноносок. К ним присоединились суда, погнавшиеся было за “Россией” и “Громобоем”. Все они стали спускать шлюпки и подбирать раненых».
Не спустив флага и не сдавшись врагу, крейсер затонул. Этот подвиг близ параллели Фузана был сродни подвигу крейсера «Варяг», перед которым склонили голову даже враги. А духовный подвиг священника даже сейчас вызывает восхищение. Кроме того, отец Алексий, будучи отпущен из плена, привез с собой первое донесение Иванова о бое «Рюрика». Интересна судьба этого донесения.
Отцу Алексию командир крейсера «Адзума», на который он был поднят из воды, подарил, по обычаю японцев, пачку тонкой бумаги. Позднее, уже в Сасебо, когда выяснилось, что отца Алексия отпускают на родину, лейтенант Иванов решил с ним послать официальное донесение. «Ночью это донесение Иванов 13-й писал, лежа в постели, на той самой бумаге, которая оказалась у отца Алексия, причем последний вместе с мичманом бароном Шиллингом лежали справа и слева Иванова в качестве караульных на случай появления японских часовых. Затем бумажка с донесением была завернута в вату, которою была забинтована рана на ноге отца Алексия. Лишь благодаря таким предосторожностям удалось доставить донесение по назначению»…
«Громобой» во время боя следовал концевым, поддерживая своего флагмана «Россию» непрерывным огнем.
Впоследствии в своем рапорте о ходе боя Мацкевич будет докладывать: «Было такое впечатление, что над головой несется какая-то воющая, ноющая, кувыркающаяся туча предметов…».
Трижды старший офицер, капитан 2-го ранга Виноградский, брал на себя командование корабля, когда новые раны заставляли командира крейсера капитана 1-го ранга Дабича уходить на перевязку. И каждый раз он возвращался на командирский пост.
После боя капитан 1-го ранга Дабич напишет:
«Вы не можете представить, как во время боя притупляются нервы. Сама природа, кажется, заботится о том, чтобы все это человек перенес. Смотришь на палубу: валяются руки, ноги, черепа без глаз, без покровов, словно в анатомическом театре, и проходишь мимо почти равнодушно, потому что весь горишь единым желанием – победы! Мне пришлось остаться на ногах до последней минуты».
Все эти часы адского побоища Мацкевич провел в каком-то яростном порыве, полусне-полузабытьи, выполняя свои обязанности так, что вверенные ему машины действовали безотказно.
Японцы преследовали русские крейсера, пытаясь прижать их к корейскому берегу. Неожиданно головной крейсер японской эскадры круто повернул и прекратил огонь, за ним последовали остальные. Камимура отказался продолжать погоню из-за потерь личного состава, тяжелых повреждений своих кораблей и нехватки снарядов.
«Россия» и «Громобой» наконец-то смогли оторваться от преследовавших их буквально по пятам кораблей эскадры Камимуры.
Получив команду «Отбой» на крейсерах стали подсчитывать потери и приводить корабли в порядок, насколько это было возможно в условиях нахождения в море.
На «Громобое» было убито 91 и ранено 182 человека, на «России» убитых и раненых было меньше (48 и 165 матроса и офицера).
Ранен был и попугай Васька, про которого в горячке боя все забыли и только уже на подходе к городу попугаю оказали первую медицинскую помощь.
Помимо попугая Васьки на «Громобое» находился еще один любимец команды – беспородный пес Дружок, который во время боя находился около матросов и, как они его ни отгоняли с палубы, он не сбежал в трюм, а подбегая к раненым матросам, лаял, привлекая внимание других.
После боя матросы шутили:
– Обоим бы им «Георгия» надо дать, да куда цеплять-то?
«Россия» получила одиннадцать пробоин в районе ватерлинии, «Громобой» – шесть. В довершение у него была разрушена практически вся верхняя палуба.
Позднее Дмитрий рассказывал Лере, что на «Громобое» были выведены из строя 2 орудия главного калибра, а наибольшие повреждения крейсер получил от фугасных снарядов. Взрываясь, эти снаряды проделывали огромные дыры в обшивке и стальных листах дымовых труб. Мелкие осколки снарядов и обломки от разрушенных частей корабельного корпуса и надстроек наносили ранения членам команды, находившимися по боевому расписанию на верхней палубе. Даже взрываясь в воде, фугасные снаряды повреждали обшивку бортов, попадания снарядов вызывали многочисленные пожары деревянной обшивки и заготовленных около орудий патронов и снарядов. Были разбиты четыре прожектора. Серьезное повреждение брони причинил 203-мм снаряд, попавший с расстояния 40 кабельтовых. Через несколько пробоин от снарядов, попавших у ватерлинии, вода проникла на броневую палубу, что могло привести к затоплению корабля. В общей сложности «Громобой» получил повреждения от попаданий около тридцати 203-мм и 152-мм снарядов. Командир «Громобоя» Дабич был неоднократно ранен во время боя. Также был ранен старший штурманский офицер – лейтенант Вилькен, погиб мичман Гусевич. Больше всего погибло людей на верхней палубе, полубаке, мостиках и боевом марсе. Наибольшие потери несли расчеты небольших орудий. Шестнадцать человек скончалось от ран уже после боя.
Дмитрий проведал о том, как после боя, уже оторвавшись от кораблей эскадры Камимуры, команды «России» и «Громобоя» устраняли последствия повреждений, и ему вместе с судовым механиком Стефаном Форманчуком пришлось заделывать ту самую пробоину, через которую на палубу поступала вода, грозя затопить корабль.
Форманчук вместе с несколькими матросами заводил брезентовый пластырь на пробоину со стороны моря, куда они прыгнули прямо с палубы.
Дмитрий еще раз добрым словом помянул адмирала Мокарова, который изобрел этот способ заделки пробоин.