– Господа офицеры, – постучал кулаком по столу генерал-полковник, давая понять, что нельзя больше терять ни минуты. – Все вы знаете, что только что из штаба армии резерва поступил приказ командующего о введении в действие плана операции «Валькирия», в ходе которой мы обязаны предпринять ряд мер по охране наиболее важных объектов города и подавлению любых антиправительственных выступлений. Подчеркиваю: любых…
– Позвольте, но что произошло? – не удержался майор Ремер.
– Это интересует всех нас. В штабах творится полная неразбериха, – поддержал его какой-то подполковник-артиллерист, очевидно, прибывший из части, расквартированной где-то в дальнем предместье Берлина, поскольку здесь, на Унтер-ден-Линден, Ремер никогда не встречал его. – Мы получаем приказы, смысл которых совершенно не ясен офицерам.
– Я ждал этого вопроса. – Генерал старался держаться как можно естественнее. Но Ремер видел, как дряблые, покрытые пигментными пятнами старчества щеки его и по-индюшиному отвисший морщинистый кадык почти при каждом слове нервно вздрагивали. – Чувствую, что настала пора говорить откровенно. Я, конечно, знаю пока что не все. Но то, что мне уже известно, позволяет сделать следующее заявление: господа, фюрер погиб! Будем считать это результатом несчастного случая, – фон Хазе выдержал паузу, дабы дать возможность собравшимся офицерам осознать всю трагическую важность момента.
– Не может быть! – с ужасом вырвалось у кого-то. – Такого попросту не может быть.
– До меня тоже дошли какие-то слухи, – угрюмо признался артиллерист. – Но в это невозможно поверить.
– То, что сказано только что мною – уже не слухи, – на удивление бодро заверил их фон Хазе.
– Значит, операция «Валькирия» специально готовилась на тот случай, когда фюрер погибнет? – негромко, но с достаточной долей иронии, поинтересовался Ремер. Он считал, что ему это позволительно. Есть только один офицер, которому он пока еще уступал в славе – майор СС Отто Скорцени. Но и это «соперничество на равных» он считал временным. – В таком случае мы имеем дело с заговором.
– Я не знаю подробностей, – не дал втянуть себя в дискуссию генерал, – но мне известно, что произошел несчастный случай, и фюрер погиб или, в крайнем случае, находится в очень тяжелом состоянии, при котором уже не способен принимать какие бы то ни было решения. Чтобы предотвратить возможные беспорядки, а также не допустить государственного переворота, армия, в лице группы патриотически настроенных генералов, взяла власть в свои руки.
Ремер грустно улыбнулся: «С этого и следовало начинать, генерал».
– Исходя из создавшейся ситуации и во исполнение приказа командующего армией резерва, – продолжал тем временем комендант Берлина, – вашему батальону, майор Ремер, предстоит сделать следующее. Силами двух рот немедленно блокировать правительственный квартал. В помощь вам будут приданы подразделения полиции. Ваша задача: удерживать этот квартал до подхода частей, которые выделит командующий округом Берлин – Бранденбург генерал фон Кортцфлейш. Кроме того, одна рота вашего батальона должна быть направлена на Бендлерштрассе для усиления охраны штаба армии резерва.
– Приказ ясен, господин генерал.
– Но кто нам будет противостоять? – вновь подал голос неугомонный подполковник-артиллерист. – Мы должны знать силы, с которыми придется столкнуться.
– Это мы должны противостоять… Всем, кто не подчинится плану операции «Валькирия», – с истинно фельдфебельской безапелляционностью отрубил генерал.
– Если с фюрером что-то произошло, то жив рейхсмаршал Геринг, – куда более убедительно парирует Ремер. – Его официальный преемник. Почему он молчит? Почему приказы исходят не от него? И потом, как понимать: «Армия взяла власть в свои руки»? В чьем конкретно лице? Кто принял на себя ответственность? А главное, кто командует врагами рейха? Я со своими парнями глотку ему изорву.
– Вы получили приказ, майор Ремер? – теряет самообладание генерал, не ожидавший от комбата подобной непонятливости. – Немедленно приступайте к его выполнению.
Ремер немного колеблется, но приказ есть приказ. В коридоре комендатуры он встретил адъютанта фон Хазе – майора Хайессена и попытался поговорить с ним, но адъютант еще менее был склонен к рассуждениям и логическим умозаключениям, чем его шеф.
«Что ж, майор, – сказал себе командир батальона «Гроссдойчланд». – Этот приказ ты, конечно, выполнишь. Но что-то тут не то».
Прибыв в расположенный неподалеку штаб батальона, Ремер оказался в таком же положении, в каком только что представал перед ним комендант Берлина. Но все вопросы и недоумения своих офицеров он пресек значительно жестче, чем это позволил себе сделать генерал.
– Меня не интересует, показался ли этот приказ идиотским или гениальным, – заявил он. – Немедленно выводите роты в указанные районы. И впредь все мои приказы выполнять беспрекословно. Если кто-то из вас все еще не побывал на фронте, то я сумею помочь ему попасть туда.
«Глотку изорву», – добавил он про себя, красноречиво положив руку на кобуру.
Однако необходимости «рвать глотки» так и не возникло.
На офицеров действовала магия исключительной храбрости их командира, за которым они готовы были идти в огонь и воду. Кроме того, каждый понимал: командир охранного батальона, только недавно принявший из рук фюрера «дубовые листья» к Рыцарскому кресту и новый чин, не способен предать его.
Но пока офицеры поднимали по тревоге и рассаживали по машинам свои роты, майор позвонил давнему знакомому, доктору Эйзеру, который, как ему было известно, поддерживал кое-какие отношения с Геббельсом.
– Это слишком серьезно, чтобы оставить действия коменданта Берлина без внимания, – оживился доктор, как только Ремер вкратце пересказал ему события, происходившие в гарнизонной комендатуре. – Я сейчас же отправляюсь в министерство пропаганды и попытаюсь связаться с рейхсминистром Геббельсом.
21
В этот день Еву угнетало предчувствие чего-то страшного. Она бесцельно слонялась по «Бергхофу», подолгу стояла у окна, выходящего на Келштейн, или нервно прохаживалась по галерее. В конце концов нервы ее сдали. Сразу же после обеда она не выдержала и пригласила в гостиную начальника охраны резиденции штандартенфюрера фон Кефлаха.
Он появился в гостиной у «божественного камина», у которого Гитлер обычно читал свои «прикаминные проповеди», вопиюще растерянным, его глаза виновато выскальзывали из-под взгляда первой фройлейн рейха и столь же виновато прятались под нависающими косматыми бровями. И вообще фон Кефлах вел себя, как провинившийся пес.
– Что-то случилось, господин штандартенфюрер? – негромко, взволнованно спросила Ева.
Фон Кефлах тупо оглядел пространство вокруг себя и озарил грубоватое, вечно покрытое какими-то чешуйками, кирпичное лицо неким подобием придурковатой улыбки.
– А что, что-то случилось?
– Штандартенфюрер фон Кефлах, – укоризненно покачала головой Ева, поднимаясь со своего кресла и нервно прохаживаясь на виду у начальника охраны. – У каждого из нас вполне достаточно собственной глупости, зачем ее занимать у комедиантов? Вам что-нибудь известно? Что именно? От меня скрывать не нужно.