Операция "Булгаков" - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Ишков cтр.№ 43

Хуже всего, что я не знал, за что ухватиться. Можно, конечно, при существующем заказе на Большую ложь сочинить занимашку о пребывании сбежавшего после выступления в Кремлевском дворце съездов «неустрашимого борца за свободу» Булгакова и всей этой гоп-компании в Париж, где скинувший цепи духовного принуждения автор к радости читателей извергает десятка полтора «Мастеров» и с десяток «Театральных романов».

Это для Клепкова…

Для Рылеева тоже существовал проверенный рецепт.

Можно, используя представленные им материалы, сакцентировать «светлую идею» построения социализма в отдельно взятой стране. Сюда можно запросто пристегнуть «попутчиков», а также вывернутого наизнанку Булгакова. Пусть тоже активно поучаствует в этом процессе и заодно для развлекалово поможет доблестным чекистам скрутить «плохих парней» библейских сказаний – Коровьева-Фагота, безжалостного демона-убийцу Азазелло и обязательно черного котяру. Затем путем активного перевоспитания вовлечь их в социалистическое строительство.

Трудность в том, что при внешней логичности и коварной убедительности Рылеева, он жил прежними представлениями о добре и зле. Я бы назвал их отжившими. Это был факт, с ним нельзя было не считаться. Лукич до сих пор убежден, что «твердая жизненная позиция», «целеустремленность», «принципиальность» вкупе с «ответственностью» и «верой в идеалы» способны творить чудеса. Другими словами, он до сих пор живет надеждой, что стоит только пробудить эти почившие в бозе понятия, и «правда» восторжествует.

Дело само собой пойдет на лад.

Вопреки истине… ^[55]

Также смущало другое.

Сам Булгаков!

Как ни крути, но Михаил Афанасьевич остался в России и что-то понял в окружавшей его российской смуте. Понял не где-то в Париже, а на родной земле. Это было немало, это было даже очень много, но как объяснить этот выбор Рылееву, с одной стороны, и Клепкову с компанией «продажных писак», с другой?

Трудность была вовсе не в моей творческой немощи или продажности, а в конкретном прикиде.

У Рылеева не было издателя, следовательно, как продюсер он значительно уступал Клепкову. К тому же в отличие от меня он плохо знал Толяна. В своей деятельности Лукич как ветеран спецслужб имел дело преимущественно с профессиональными производителями версий только с противоположной стороны, либо с жестокосердыми людьми, для которых чужая головушка – полушка, да и своя шейка – копейка. Таких хлебом не корми, только дай пострадать за истину.

Невзирая на последствия!..

Для них – «плюсовых», «минусовых», «мнимых», «комплексных» – важнейшими из человеческих достоинств считалась «беззаветная преданность идеалам» и непременное участие в «борьбе».

Клепков был не из таких. Чего-чего, а хватки и умения молчать о главном ему было не занимать. Выживи советская власть, и он двинулся бы вверх по партийной линии. Мы были знакомы не первый год, и я ясно представлял – разговор о неизвестном романе Булгакова или выступлении труппы Воланда в Кремлевском дворце съездов пустопорожней болтовней никак не назовешь. Жоржевич умел вцепляться в добычу, и этой добычей, способной принести жирные дивиденды, был я есмь.

Непонятно, правда, почему? Неужели нельзя найти более покладистого текстовика?

Была в его настойчивости какая-то подоплека, привязывавшая его даже не ко мне, а, скорее всего, ко всему, что в его понимании связывало Булгакова с современностью, какой бы идиотической эта мысль не могла показаться.

Но и ко мне тоже…

Я заскучал. Вышел на балкон. Хотелось пообщаться с черным, много повидавшим кошаком или с его белым оппонентом.

Хотелось поделиться с ними нажитым… Излить тоску, печаль и нежелание служить двум господам сразу.

Никто из пушистых гуляк не откликнулся на мой безмолвный вопль. Мяукнуло какое-то миниатюрное создание и, перебежав дорогу, уселось под балконом.

Мяукнуло еще раз. Мяукнуло требовательно, бескомпромиссно.

Делать было нечего, пришлось пожертвовать куском колбасы. Знать бы еще, что жертвую колбасу на благое дело.

Котенок, получив гуманитарную помощь, тут же спрятался в кустах и заурчал. В этой естественной, не подсудной творческим мукам потребности, в ворохе разочарований, одолевших меня, отзвуком припомнилась булгаковская кошка, которую тот перевез в дом на Большой Пироговской.

Я не удержался, вернулся в комнату и заглянул в начало «Театрального романа».

* * *

Зазвонил телефон.

Кто это мог быть в такую пору? Кому еще не дает покоя проблема Большого зла и с чем его едят.

– Привет…

Боже мой, Нателка!..

– Здравствуйте, Натела Саркисовна. Как ваше ничего?

– Не дождешься!..

– А вдруг?

– Веселись, пляши и пой, ты откуда пень такой?

– Из деревни Хлудово… Гляжу, бодрость не теряешь. Прости, что долго не звонил.

– Прощаю. И напоминаю, что в пятницу год со смерти Валерки. Придешь?

– Обязательно.

– Все так говорят. Тогда к пяти, на Ленинский проспект, к родителям…

* * *

Нателка как в воду глядела – на поминки явились только я и Стас Погребельский, мой однокурсник, тоже перебивающийся случайными заказами. С переводами у Клепкова ему не повезло – языка, хотя бы в пределах институтского спецкурса, он не знал, а редакторши решительно отказывались переписывать его тексты. Кормушку ему предоставила какая-то знакомая, рекомендовавшая Стаса в качестве мастера «любовных романов».

Там он с трудом, но прижился и даже получил некоторую популярность у читательниц, ностальгирующих по советскому прошлому. Одна из них, «учительница с многолетним педагогическим опытом», прислала письмо, в котором просила сообщить, что еще кроме романа «Любовь не выбирает» написал С. Погребельский. В письме также приводилась сразившая ее фраза: «… она, нагая до предела, раздвинув ноги, лежала перед ним и стыдливо прикрывала ручкой глаза. Он посмотрел на ее грудь, округлый живот, роскошные бедра, на самое женскую тайну, и ему захотелось сделать что-то большое и нужное людям».