Примкнуть штыки! - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михеенков cтр.№ 42

– Уделал подругу, – сказал он сам себе и зло усмехнулся.

Винтовка заряжена новой обоймой, патрон дослан в патронник, и достаточно нажать на спуск, чтобы очередная его пуля улетела искать свою долю по ту сторону оврага. Но Смирнов помедлил и, то ли всё ещё переживая свою победу, то ли выбирая цель повернее, громко пропел какую-то похабщину. Живым это прибавило духу. Даже те, кто недолюбливал сержанта за его полублатной жаргон и солёные шутки, услышав его голос, подумали: «Ну, поёт наш похабник, значит, ещё живы». А мёртвым было уже всё равно. Мёртвые свою задачу выполнили сполна и коченели на дне траншеи и, привалившись к стенкам одиночных ячеек с открытыми глазами людей, которые не боялись уже ничего. Это о них шептал перед боем Краснов: «…и сподоби нас непостыдно предстати Создателю нашему…»

«Все они, наши мёртвые, – думал Смирнов, – непостыдно предстанут пред Ним. А нам ещё драться надо, чтобы заслужить такое же…»

Курсанты вели огонь из винтовок, автоматов и пулемётов. Но цепи накатывали и накатывали. За одной шла другая, за другой – третья. Первая, сильно поредевшая, снова встала и короткими перебежками подкатилась к середине лощины. Ещё несколько десятков шагов, два броска, не больше – и она окажется вне зоны миномётного огня. Вот немцы перебрались через один из бродов. Уже пошли в ход ручные гранаты. Длинные, как палки, «толкушки» стали прилетать и с немецкой стороны. Потеряв танки, немцы не ослабили натиска, а наоборот, атаковали ещё ожесточённее. Последний лёгкий танк прорвался к самой траншее. Он умело маневрировал, непрерывно вёл огонь и подбил одно орудие: осколочный снаряд разорвался между станинами. Погиб почти весь расчёт. Когда прорвавшийся танк обнаружили и стали разворачивать оба орудия, он и тут сумел опередить артиллеристов: на бешеной скорости развернулся и скрылся в глубокой балке, где пушки своим огнём достать его снова не могли. Танк теперь шёл по склону балки и вскоре оказался на стыке второго и третьего взводов.

Его подожгли лейтенант Ботвинский и двое курсантов. Они подпустили его совсем близко, так близко, что с брустверов в ячейки стала осыпаться земля, расшатанная во время бомбёжки, и запах выхлопных газов потянуло ветром вдоль траншеи. Танк, натужно взрёвывая мотором, наползал на пригорок, на одиночный окоп, в котором, убрав с бруствера оружие, замерли взводный и пулемётный расчёт. Они забросали его гранатами и бутылками с горючей смесью в тот момент, когда его башенный пулемёт, стрелявший почти непрерывно, уже не мог достать их. Танк запылал, метнулся вдоль траншеи, стараясь, видимо, сбить пламя и одновременно не попасть под огонь двух уцелевших орудий. Но на его корму полетели бутылки со смесью из других окопов. Через минуту-другую его агония прекратилась. Ни один люк не открылся. Экипаж сгорел вместе с танком.

Немецкие автоматчики между тем продолжали свою упорную, хорошо организованную атаку.

Старший сержант Гаврилов поменял диск, передёрнул затвор, поискал глазами взводного, крикнул ему:

– Лейтенант! Без контратаки не удержимся! Жмут! Боюсь, гранатами забросают! Не выдержат ребята! Тогда хана всем!

– Что будем делать?

– Доложи ротному – надо контратаковать!

Старший лейтенант Мамчич во время бомбёжки находился в первом взводе. Там и застала его танковая атака. Он хорошо видел начало её, затем встречный огонь артиллеристов и то, как, несмотря на большие потери, упорно атакует немецкая пехота. Им нужна была дорога. Дорога для того, чтобы колонны с техникой пошли на Москву.

Дорогу удерживал взвод младшего лейтенанта Коржа, левофланговые отделения взвода лейтенанта Ботвинского и взвод окруженцев. И Мамчич, вдруг поняв всю опасность создавшегося положения, побежал к шоссе, в третий взвод. Там сейчас решалась судьба боя. Следом за ротным, перепрыгивая через убитых и раненых и прижимая к груди трофейный автомат, бежал связной.

Немецкие автоматчики накатывали волнами. В какой-то момент передовая цепь, легко переправившись через неглубокую реку, смешалась и разделилась на три группы. Первая бросилась вперёд, а остальные тем временем поливали курсантскую траншею огнём. Так они и атаковали: одна группа шла вперёд, делала стремительную перебежку под плотным прикрытием огня двух других.

– Грамотно наступают, – заметил старшина Нелюбин. – Вон как ползут, зипунов не жалеют.

Когда началась атака, взводу старшины Нелюбина Мамчич приказал занять оборону в самом центре, справа и слева от шоссе. Именно здесь были самые большие потери во время бомбёжки и артобстрела. Используя шоссе как прекрасный ориентир, «штуки» бросались в пике то на окопы справа, то на окопы слева от дороги. Тот же коридор прорубала и артиллерия.

Бои этих дней и для одной стороны, и для другой слились в одну, почти непрерывную, битву за шоссе. И тем, и другим нужна была Варшавка. Одни получили приказ очистить шоссе для беспрепятственного движения колонн в направлении на Москву, смять, рассеять противника, удерживающего позиции на рубеже реки Извери, в крайнем случае проломить в его обороне брешь. Другие имели приказ удерживать и дорогу, и всё это направление любой ценой.

Мамчич перелез через завал и остановился. Здесь, по его предположениям, второй взвод соединялся с третьим, и здесь, на стыке, он приказал младшему лейтенанту Коржу установить пулемёт. После бомбёжки и артналёта местность сильно изменилась. Мамчич огляделся, ища взглядом расчёт ручного пулемёта. Окоп пулемётчиков был разрушен взрывом, из земли торчал ствол изуродованного «дегтяря», треснутая пополам каска с разорванным ремешком, курсантский яловый сапог, какие выдавали в училище год назад, когда войной ещё не пахло и снабжение было другим. Голенище сапога дымилось, и смотреть на этот дымящийся сапог, который свидетельствовал о том, что никто здесь не спасся, было жутко. Кто-то из курсантов его роты, кого он наверняка хорошо знал, с кем разговаривал и кого, быть может, расспрашивал о доме и родных, ещё недавно заботливо начищал этот самый сапог перед очередной поверкой, чтобы он, командир роты, случайно не обнаружил где-нибудь на каблуке серое пятнышко пыли или присохшей глины. Мамчич хотел перешагнуть дымящийся сапог, но всё же задел каблуком, и тот сполз на дно траншеи. Чей это сапог? Лейтенанта Коржа? Или Ботвинского? И тот и другой могли быть здесь.

– Сержант! – крикнул он Воронцову, неожиданно показавшемуся в проёме полузаваленной ячейки. – Где Ботвинский?

– Там. – И Воронцов указал за поворот траншеи.

– Когда вы его видели?

– Только что.

Снова на Воронцова навалилась тишина, прерываемая сверлящим свистом. Свист не давал покоя, рвал затылок, наполнял весь его ослабевший и будто вывернутый ужасом наизнанку организм, и Воронцову едва хватало сил, чтобы не броситься наземь и не завопить, как вопил, чувствуя опасность, Денисенко. Лечь, закрыть руками глаза и уши и хотя бы на мгновение отстраниться ото всего – от обстрела, от немецкой атаки, от ротного, неизвестно откуда и зачем появившегося в их взводе, от свиста и звона разбитого стекла, раздирающего ушные перепонки.

– Ты что, ранен? Контужен? Слышишь меня, сержант?