— Как раз чай при моем самочувствии просто необходим.
Так вот, как вы знаете, училась я в Физмехе, и Рубцов там же, в одной группе мы
с ним были. Но в группе мы с ним не очень дружили. Группа у нас была хорошая,
девчонки все симпатичные, а ребят мало, семь человек всего. Ну а Рубцов-то,
конечно, интересный, сейчас он еще лучше стал, но и тогда ничего был. И не
дурак вроде, а как-то никто с ним не дружил, ну да он и сам с нами не очень-то,
он сразу по комсомольской линии пошел и при институтском комитете комсомола
ошивался все годы. В группе нашей почти все были ленинградцы, только трое ребят
и одна девочка в общежитии жили. Один парень учиться бросил на втором курсе,
другой закончил и уехал к себе в Тамбов куда-то, Рубцов здесь остался. А про
девочку я и хочу рассказать.
Была она откуда-то с Северного Кавказа, городок маленький,
названия не помню. Судя по фамилии, русская, но было в ней что-то, примесь
какая-то тамошняя. Глаза темные, яркие, волосы хорошие, но она всегда зачешет
их, в узел закрутит, там и не видно, какие волосы. Никогда не красилась, ни
глаза, ни губы, не говоря уж о румянах. На фигуру была такая плотненькая, одевалась
скромно, да и откуда ей было денег взять, мама у нее работала в школе
учительницей, а про отца она никогда не рассказывала. Да мы с ней близко-то не
дружили, у нее подруги были из общежития, кто с ней в одной комнате жил. А была
она золотой медалисткой, в институт наш поступила абсолютно серьезно, собираясь
стать хорошим специалистом в своей области. И правда, голова у нее была такая,
что даже парни признавали ее первенство, а про нас и говорить нечего. К
экзаменам с ней готовиться одно удовольствие было, она не только сама все
выучит, но и другим объяснит доходчиво. В учебе помочь никому никогда не
отказывалась. В общем, серьезная спокойная девушка, преподаватели ее очень
уважали. Понимаете, у нее ум был устроен как-то по-другому, не по-женски, вот я
пример приведу. На первом курсе мы все вязали себе маечки, знаете, такие
открытые без рукавов из простых ниток, ну мода такая была. Все уже связали, кто
как умел, вдруг Ольга приходит тоже в маечке. А там такой вырез должен быть
открытый, круглый, и он у Ольги получился очень ровный, симметричный. Мы и
спрашиваем, как это у тебя так хорошо вышло, а она отвечает: я, говорит,
поделила все на кусочки, взяла производную на каждом участке, определила радиус
кривизны и на основании этого вычислила по формуле количество петель, которое
надо прибавлять в каждом ряду. Вы скажите мне, Надежда Николаевна, кто из нас
додумался бы применить высшую математику к вязанию маечки?
— Да уж, особенная какая-то девушка.
— И при этом совершенно нормальная, а не то что не от
мира сего. Ну вот, пришли мы с каникул на второй курс, Ольга и показывает
фотографии, а там она с молодым человеком. Нажали мы на нее, она рассказывает,
что дружат они еще со школы, с восьмого класса. Сейчас он учится в летном
училище до ли под Воронежем, то ли под Липецком, вечно я эти названия путаю, а
летом после второго курса они решили пожениться, потому что ждать конца учебы
он не хочет, очень скучает, а так у нее, как у жены летчика, будет льгота, и
она сможет к нему почаще летать. Проходит зимняя сессия, Ольга все сдала
досрочно и к нему улетела. Вернулась, говорит, все решили, свадьба летом будет,
и родители согласны. Ну, к летней сессии Ольга опять все начинает досрочно
сдавать, мы уже и деньги собрали на подарок, сервиз немецкий хотели покупать, и
вдруг первого мая приходит ей телеграмма из Липецка этого, что был у них там к
празднику не то парад, не то учения какие-то, в общем, управление в самолете
отказало, и разбился ее жених насмерть, и самолет сгорел, хоронить нечего было.
Что там случилось, кто виноват был — никогда не выяснить. А мы и не знали
ничего, праздники ведь, не учимся. Девочки из общежития позвонили Лешке,
старосте нашему, он только успел деньги передать, что на подарок собрали, а
вышло — на похороны. Улетела Оля, и долго мы ее не видели, все лето и сентябрь.
Пытались что-то узнать, но она никому о себе знать не давала. И вот в конце
сентября приезжает она, и узнать ее нельзя.
Похудела чуть не втрое, глаза огромные черные на лице только
и видны, а волосы она остригла вот так, по линии плеч и выкрасила в каштановый
цвет, говорила, что спереди все седые стали. И такая красавица, что мы все
остолбенели, а про парней и говорить нечего. Ей-богу, Надежда Николаевна,
никогда не думала, что горе кого-нибудь может так украсить. А у нее такое горе было,
что даже через пять месяцев в глазах такая боль стояла, посторонние люди на
улице оглядывались. В общем, приехала она, стала учиться, нагнала быстро, ведет
себя спокойно, только про то, что было, ни с кем не говорит, да мы и не
навязывались с разговорами.
А парни, конечно, на нее пялятся, там мимо не пройти, но все
же знают про нее все, подойти боятся. А Андрей, он как увидел ее, стал какой-то
не такой, очень изменился, комсомольцев своих забросил, стал с группой много
времени проводить. К Ольге подходить боялся, но так смотрел на нее, что всем
все было ясно. Она никак свое отношение не проявляла, а потом стали мы
замечать, что они то занимаются вместе, то рядом на лекциях, сидят, но это уже
к зиме.
Сдали мы сессию, а после каникул в марте поехали они в Чехословакию,
тогда это еще была одна страна. Андрей туда по комсомольской линии попал, а
Ольга как лучшая, студентка. Ну и вернулись они оттуда уже парой, стали всюду
вместе ходить. А потом первого мая она слетала домой на годовщину смерти того
парня, и стали они совсем вдвоем всюду бывать, и вроде бы разговор шел, что к
осени они собирались пожениться. Не знаю, может быть, вы скажете, что
легкомысленная она была, так быстро все забыла, но мы ее не осуждали. Мне
теперь кажется, что она просто не могла уже больше горевать, сил уже не было,
ведь должен же быть в организме какой-то предел.
Открылась дверь сектора, прибыли Полякова с Пелагеей.
Полякова смотрела хмуро и подозрительно. Она совершенно не выносила, когда
заставала кого-то за приватной беседой. Ее раздражало, что люди сплетничают, а
она не знает о чем. К тому же на улице пошел жуткий дождь со снегом, который за
пять минут превратил ее новую песцовую шапку в драного зайца, поэтому Полякова
была в отвратительном настроении и посмела что-то буркнуть, что обед уже
кончился, а в комнате посторонние.
Надежда не хотела с ней препираться, но спуску тоже нельзя
было давать, поэтому она подмигнула Лене, и они вдвоем дружно принялись жалеть
шапку и убедили Полякову, что песец не выносит воды, где же ты видела в тундре
дождь, когда там всегда мороз пятьдесят градусов?
— А летом? — спросила изумленная Полякова.
— Так он же тогда линяет! — хором закричали
Надежда с Леной, а Полякова помчалась в туалет срочно сушить шапку под
электросушилкой, пока у нее, у шапки, не началась весенняя линька.
Получив таким образом еще минут двадцать свободного времени,
Лена продолжала рассказ:
— В общем, летом Ольга с Андреем не поехали ни к ее
родителям, ни к его, а поехали на юг, ну а там, сами понимаете, залетела она.
Вернулись осенью, девчонки ее сразу рассекретили, она чувствовала себя неважно
вначале. А мы-то ждем, когда же скажут нам, что свадьба будет. Подарок уж пока
не покупаем, чтоб не сглазить. А время идет, Ольга молчит, Андрей опять стал в
своем комитете пропадать. Мы в догадках теряемся.