– На Старом. Напротив театра Вахтангова.
– Я сейчас приеду. Ты можешь меня дождаться? Никуда не спешишь?
– Дождусь.
– Я лечу.
Принесли коньяк. На большом блюдечке крошечные дольки лимона смотрелись комично. Третий день подряд я пью коньяк. И вино еще с Ниной пил, и шампанское… Ну и что! Вот возьму и сопьюсь. Драматичная история. Безвинно оклеветанный журналист с горя опускается. Только кто докажет, что действительно безвинный? Глупо надеяться, что это прояснится само собой.
Лариса гордится мной. Тьфу ты! Какая же дурочка! Она, вероятно, сочинила себе, что я выдал Головченко из-за того, что осознал все злодеяния режима Януковича и проникся симпатией к восставшему народу Украины. А все же она любит меня. Жаль, что я ее – нет. Нельзя любить двоих. А я люблю Нину. Пугающая простота. В любом случае я пока не имею права обижать Ларису. Она этого не заслуживает. Как бы все обустроить? Боже мой, сколько проблем… И все неразрешимые.
Надо срочно написать Нине, чтоб не ломала голову над тем, что случилось. Не дай бог еще и она сочтет меня героем.
Я усмехнулся и, допив коньяк, сразу же заказал такую же порцию.
После сегодняшних событий меня будут проклинать те, перед кем я ни в чем не виноват.
* * *
Я так глубоко погрузился в себя, что, когда Лариса подсела ко мне, чуть было не спросил ее, откуда она здесь.
– Привет. – Она выглядела очень свежо и источала прохладный аромат весенней улицы. – Может, поцелуешь? Или совсем не скучал?
Видно, прошлое не отгонишь так быстро. Его очень много, этого прошлого. Да и Лариса такая миленькая.
Я коснулся ее губ коротко, почти формально.
– Все ясно. Совсем не скучал. Неудивительно. Важными делами занимался. Круто ты всех их сделал. Что, отмечаем? – Она подняла пальчиками мою рюмку и принюхалась. – Коньяк? Ты же не любитель.
– Все меняется. – Я почти с восторгом ощущал, что не испытываю никакой вины перед ней.
– Ну, тогда я тоже присоединюсь. Закажешь мне?
– Разумеется. – Я жестом подозвал официанта. – Принесите нам бутылку такого же коньяка.
– Вторая рюмка понадобится? – мгновенно отозвался тот.
– Да.
– Закусить?
– Пока ничего не надо.
Он услужливо кивнул и исчез.
– Бутылку… – протянула Лариса. – А мы осилим?
– Осилим. У нас времени много.
– Как скажешь, любимый.
Она смотрела на меня с обожанием, и меня это забавляло. Неужели на нее так повлияли мои мнимые достижения в борьбе с поверженным тираном Януковичем? Похоже, я ошибался, считая ее либеральную идейность несерьезной и временной. Все зашло довольно далеко.
– Ну, рассказывай, не томи. Я до сих пор поверить не могу. – Она устроилась поудобнее на стуле и оперлась подбородком на кулачок.
– Отчего же не веришь? – Я самодовольно улыбнулся, вживаясь в роль.
– Это же огромный риск – то, что совершил. Да еще и вернулся сюда. Не побоялся. Тебя теперь здесь затравят. Восхищаюсь, что ты решился на это. Тем более учитывая, кто твой отец. А он очень ужасный, этот Головченко? – Она спрашивала о живом человеке так, как дети спрашивают о персонаже мультфильма.
– Обычный. – Как бы она не начала выяснять у меня детали моего «героического предательства».
– Это ты говоришь, чтоб меня успокоить. Наверняка он головорез. Как ты смог все это провернуть? Как не испугался?
– А ты считала, что я трус? – Дорога лжи такая накатанная, что сразу не остановишься. В конце концов, я ей ничего не должен. Отчего бы денек не поиграть с ней?
– Нет, конечно. Но ты всегда был такой осторожный, рассудительный. Признаю, что я ошибалась. Я жду подробностей.
– Сама понимаешь, всего не могу. – Я посерьезнел.
– Ну, хотя бы чуть-чуть. – Она умоляюще вытянула губки.
– Честно говоря, моих заслуг не так уж много во всем этом. Просто я его случайно заметил в Киеве и дал знать об этом милиции. А они уже дальше все сделали сами.
– А ты был знаком с ним? Как ты его вычислил?
– Так его фотографиями весь Киев увешен. Он же в розыске. – Я врал самозабвенно и складно.
– Что-то сомнительно мне это. – Она недоверчиво прищурилась. – А почему все каналы твердят о тебе, если твоя роль, как ты сам говоришь, так мала? Что-то тут нечисто…
– Лариса! Ну не пытай меня. Все, что тебе нужно знать, я не утаил от тебя. Остальное – секрет.
– Скажи одно: почему ты это сделал? Тебе заплатили? – Ее глаза чуть округлились.
– Что? Ну, ты даешь… – Я обиженно скривился. – Считаешь меня продажной тварью… У меня нет слов!
– Нет-нет, – она замахала руками, – просто хотела убедиться, что ты совершил этот мужественный поступок из идейных соображений. А почему ты раньше спорил со мной? Доводил меня. Бандеровцы, хунта… Тебе отец это внушил? А теперь ты прозрел?
– Сложно все. – Я придал своему лицу как можно больше глубокомысленности. – Одно дело здесь, другое – когда попадаешь туда. Как-нибудь потом обсудим это. – К таким диспутам я пока не был готов.
– Ну, не хочешь – не надо. В конце концов, это не так уж и важно. А как твой отец на это отреагировал?
– Не общались еще.
– Боишься его?
– Почему так решила?
– Прости, прости. Что это я, правда? Просто не привыкла еще к тебе новому.
Я действительно стал другим, но совсем не тем, кого сейчас открывает для себя Лариса. Не прекратить ли этот балаган?
– Главное, что я люблю тебя теперь еще больше. – Лара притянула мою голову к себе и звонко поцеловала в лоб.
– А раньше, выходит, не так сильно любила?
– Просто не догадывалась, что можно сильнее. – Она ласково провела ладонью по моей щеке. – У тебя усталый вид.
– Это свет так падает.
– Не обманывай. Такие поступки так просто не даются. Ты измотан. – Она не убирала руку с моей щеки.
– Скучала? – Я ненавидел себя.
– А сам как думаешь?
– Никак не думаю.
Официант нес бутылку на подносе, как некий артефакт – осторожно и с трепетом.
– Честно тебе скажу, не ожидала, что так буду скучать.
– А почему так мало писала?
Она еле заметно смутилась, а потом промолвила, опустив глаза:
– Не находились слова. Прямо беда.
– Ладно. Меня и не было всего два дня. А что ты вчера так долго в салоне задержалась? Ты мне звонила почти в полночь. Вы разве так поздно работаете?
– Клиентка одна в пробке застряла. Пришлось ждать ее.