Костя вырос как из-под земли с подносом, с которого снял тарелку с паштетом и поставил передо мной. Я уже почти забыл, что назаказывал столько еды. И правда, алкоголь – это не мое. Черт знает что со мной творится…
– Рыбка скоро будет готова. Вам попить принести?
– Да, пожалуй. Водички без газа.
Наконец-то я поем. К паштету подали сухие хлебцы.
Затылок Нины Деминой не давал мне покоя. А вдруг она повернется и увидит меня? Трудно представить, что она меня не признает. Ведь был же тот разговор на вечеринке. И она тогда сама подошла ко мне. Как мне общаться с ней? Лучше было сюда не приходить… Что? Опять я за свое… Эти гады будут тут ужинать с самой красивой девушкой, а я буду сидеть и смотреть на это? Я допил оставшийся коньяк одним глотком.
Ресторан между тем заполнился людьми почти под завязку. Оставались свободными от силы два-три столика. Шум нарастал, и вдруг сквозь него пробилась песня. Я и не заметил, как в углу пристроились музыканты со своей аппаратурой.
Джо Дассен. «Если б не было тебя». Когда я ее слушаю, словно вижу телефонные будки Парижа семидесятых, и в одной из них прячется от дождя одинокий горожанин, отрешенно смотрящий на диск телефона-автомата и вздрагивающий от мысли, что звонить больше некому.
Внутри что-то непоправимо менялось. Я поднялся и уверенно направился к Нине!
– Здравствуйте, Нина, – я вел себя как ее хороший знакомый.
Нина вздрогнула, испуганно повернулась ко мне, потом несколько секунд всматривалась в меня и наконец узнала.
– Здравствуйте. Вы как здесь? – Она, вероятней всего, не помнила, как меня зовут.
– По делам. Увы…
– Почему увы?
– Без дел приятней.
Мы говорили так, словно встретились не в обожженном и израненном Киеве, а в каком-нибудь спокойном и обыденном месте, где появление знакомого человека почти предопределено.
– А… ну, рада видеть… – Она придумывала, как повежливей выйти из ни к чему не обязывающего разговора.
– Можно пригласить вас на танец?
Услышав это, ее спутники как будто потеряли дар речи, только вылупились на меня возмущенно. Да и Нина посмотрела на меня как на сумасшедшего, но потом вдруг поднялась, произнесла: «А почему нет? Давайте», – и я повел ее в центр зала, где уже прижимались друг к другу несколько пар.
Купол Михайловского собора в окне с трудом прорывался сквозь нахлынувшую небесную тьму, и назойливые городские огни, стремящиеся отразиться в нем, его только раздражали.
Нина улыбалась немного растерянно, но танцу не сопротивлялась.
– Вам не кажется, что вы наглец? – Она произнесла это без вызова.
– Кажется, но танец с вами этого стоит.
По выражению ее лица я понял, что мой комплимент ее не особо впечатлил.
– Почему вы решили, что я пойду с вами танцевать?
– Предчувствие, – соврал я.
– Вам повезло. Я не особенно люблю танцы.
– Но все же мы танцуем.
– Я же сказала – вам повезло. И все же почему вы здесь?
– Делаю сюжет для нашего канала. О том, что здесь сейчас происходит. Сегодня снимали в…
– Вы разве работаете в эфире? – перебила она меня. – Мне казалось…
– С позавчерашнего дня я ведущий новостей. – Мне хотелось ее удивить.
– Ну что ж… Поздравляю. – Она как-то потухла.
– На канале все жалеют, что вас нет. – Я попытался возродить ее интерес к разговору.
– Правда? Что-то не очень верится.
– Правда.
– Ну тогда передавайте всем привет, как вернетесь.
Какое-то время мы сомнабулически двигались в полном молчании.
В один момент я встретился с осоловевшими глазами Макарова, впившимися в нас с бессильной злобой.
– А вы зачем в Киеве? – Я приблизил губы к ее уху.
– А вы не в курсе? Весь инет об этом шумит.
– Я читал только, что вас пригласил Хороводский поучаствовать в выезде творческой интеллигенции в страну, изгнавшую пророссийских тиранов и убийц.
– Ну вот видите. А зачем тогда спрашиваете?
– Ваши спутники тоже участвует в этой акции? – Я чуть провел рукой по ее спине.
– Я не уверены, что хочу сейчас это с вами обсуждать…
– Юра. Меня зовут Юра.
– Вы полагаете, я не знаю, как вас зовут. – Она засмеялась. – Зря. Грех не помнить, как зовут сына такого знаменитого отца… Я, кстати, люблю это имя. Что-то в нем есть гордое. – Нина замолчала, давая мне время оценить важность только что ею сказанного.
– У вас тоже красивое имя. – Я избавлялся от чего-то закостеневшего и неуклюжего, прежде меня стеснявшего.
– А мне оно, между прочим, не очень нравится. Но ничего не поделаешь. Как назвали – так назвали. Может, подсядете к нам?
– А ваши ухажеры возражать не будут?
– Полноте. Какие они мне ухажеры? Друзья.
– Простите.
– Ну что, идем?
– Идем.
Я последовал за ней к столу, где Савкин и Макаров дожидались, когда я возвращу им их спутницу.
– Господа. Это мой коллега, журналист из Москвы. – Я мысленно поблагодарил ее, что она умолчала о моей фамилии во избежание лишних расспросов.
Савкин посмотрел на меня сквозь очки с вялым интересом, чуть приподнялся и протянул руку:
– Рудольф.
– Юрий.
Рука у Савкина поразительно маленькая. Почти как у ребенка.
Макаров склонил голову набок, с мерзковатой расплывающейся ухмылкой рассматривая меня, потом коротко кивнул. Рукопожатием он меня вызывающе не удостоил.
– Вы присаживайтесь. – Савкин засуетился, сглаживая неловкость. – Будете вина? – Он взялся за бутылку.
– Нет, спасибо. – Я поискал глазами официанта и подозвал его. – Вы рыбку мне сюда принесите. И воды еще.
Я не сразу определил, что Макаров пьян до крайности. Как только я присел за их стол, он разразился нравоучительным монологом о российском ТВ, обвинив его в тотальной лжи и подлости. Российских журналистов он называл не иначе, как холуями и слугами режима. Очевидно, все эти пассажи были рассчитаны на мою реакцию, но я не поддавался на провокации и сосредоточенно ковырял вилкой форель. Савкин поначалу кивал сочувственно, со всем соглашаясь, хотя лицо его выдавало: он явно был погружен в свои мысли и Макарова слушал невнимательно. Затем ему кто-то позвонил, и он вышел из-за стола, чтоб поговорить. Макаров же распалился не на шутку:
– Скажите, Юрий. Вас так ведь зовут?
Это он так показывал, что не в состоянии запомнить имя человека столь незначительного, к тому же с российского телевидения.