Исповедь Камелии - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Соболева cтр.№ 82

Прасковья двинулась дальше, но Шаров схватил ее за руку:

– Стойте, стойте! Я никому не скажу, никому. Однако, сударыня, у меня дельце к вам имеется. Коль соблаговолите выслушать...

– Хорошо, слушаю вас. – Она перестала вырываться, но Шаров не отпускал ее руку. – Что вы хотите?

– Правильно, я хочу, но не вас. Что вам стоит отдать мне одно из имений и в придачу тысяч двадцать? Уверяю, более вас не побеспокою. А коль откажете, так я в полицию зайду. Им будет крайне любопытно узнать, что вы не уличная девка, а жена господина Долгополова, которая его убила. Так-то! Я все знаю-с, выследил вас.

– Да кто вам поверит?

– Нешто они сыну не поверят? – хорохорился Шаров.

– Что?! Вы сын...

– Господина Долгополова, – самодовольно хмыкнул он. – Маменька моя в экономках у него служила, когда он на вас женился. Ну, так как, сударыня? Полюбовно сладим дело или?..

– Убирайся, мерзавец! – процедила Прасковья, выдергивая руку, да не выдернула.

– Но, но, но! – высокомерно осадил ее Шаров. – Вы это бросьте! Я не желаю слушать оскорбления от панельной дамы, хоть и дворянского происхождения. Завтра же все узнают, чем вы промышляете, вот будет потеха! Доказательство-то у меня имеется – будьте уверены. А за мерзавца... Имение и тридцать тысяч! Такова моя новая цена...

– А моя вот! – ударила его в грудь Прасковья.

Шаров только охнул и рухнул к ее ногам.

– Он никогда не оставил бы ее в покое, – оправдывала подругу Надин.

– А Казарский?

– Тоже охотился на нее, но Прасковья никогда не шла с мужчинами, которые могли узнать ее. Не пошла и с Казарским. Второй раз он поймал ее на улице, когда она спешила на свидание...

– Оставьте меня в покое, – сказала Прасковья, пытаясь обойти его. – Вы меня не за ту приняли.

Тактику Казарский разработал в часы досуга, схватил ее за плечи и швырнул на стену дома. Она глухо вскрикнула от боли и на минуту потеряла способность сопротивляться. Казарский тем временем, прижав ее телом, начал срывать шляпу с вуалью, зло рыча:

– Думаешь, обрядилась в другое платье, так тебя и не узнать? А вот я сейчас погляжу на тебя и решу: стоишь ты того, чтоб с тобой ночь провести, или ты безобразна и ловко всех дурачишь.

Сорвав шляпу, он вдруг застыл, дыша ей в лицо. После паузы, когда глаза видят, но не верят, Казарский ошеломленно произнес:

– Вы?! Прасковья Ильинична?!

– Да, я, – ответила Прасковья, отстраняя его от себя. – Говорила же вам: не за ту меня приняли.

Он поддался, отошел всего лишь на шаг, готов был извиниться, но внезапно принялся хохотать. Ему стало так смешно, что он не мог остановиться, потому говорил в паузах между приступами смеха:

– Не за ту принял?.. За ту, мадам... Одна ваша шляпа указывает на вас... Таких более ни у кого нет, не модны... Стало быть, вон почему вы прячетесь!.. Теперь мне понятно, отчего вы не со всяким идете в постель... Да и кто способен из гулящих девиц ударить по лицу?.. М-да... Насмешили.

– Вы сумасшедший! – бросила Прасковья, поднимая шляпу.

– Отнюдь, мадам, – перестал он хохотать. – Что ж, вы разоблачены, а я разочарован. Однако у вас есть передо мною долг.

Он схватил ее за руку и поволок за собой.

– Какой еще долг? – выдергивая руку, спросила Прасковья.

– Вы нанесли мне оскорбление, ударив по лицу, – не останавливался он. – Теперь расплатитесь собою. Ну-ну, не дергайтесь. Что же, я зря ловил вас?

– Да стойте же! – вскрикнула она. – Я ничего вам не должна. Пустите! Я не хочу...

Казарский резко обернулся, схватил ее за жакет у груди. Скорей всего, он пришел в бешенство не от ее отказа, а от раскрытия тайны, оказавшейся тривиальной.

– Выбрали улицу, так и принимайте ее со всеми неприятностями, – рычал Казарский. – Мне нет дела до ваших желаний. Есть мое. Вы обманули меня, теперь будете делать то, что хочу я!

– Хорошо! – выдавила Прасковья, отдирая его руки. Когда он отпустил ее, она отдышалась, после чего повторила: – Хорошо, я согласна... Закон улицы? Пусть так. Но он для всех.

– Она проткнула его шляпной шпилькой? – спросила Марго, когда Надин замолчала.

– Да. С тех пор, как Прасковья встретилась на квартире с мужем, шпильку прикалывала к жакету, опасаясь подобных встреч.

– Печально, – вздохнула Марго.

– Печально то, Маргарита Аристарховна, что некоторым чудится, будто они наделены правом распоряжаться волей других людей. Когда б не это, все были б живы. Кто из них ожидал, что слабая женщина станет защищать себя с отчаянием и решимостью? Но все кончено. Глупо, а победила смерть. Она нас всех победит.

Виссарион Фомич постукивал обрубками по столу, громко разоряясь:

– И что же я, по-вашему, должен делать? Она пособница в тайных делах Долгополовой! Обе развратницы! А разврат, уважаемая, это распад и гибель! Древний Рим устоял в победах и богатстве, а погубил-то его разврат! Да-с! (Марго низко склонила голову, чтоб он не заметил смех в ее глазах.) Дама, мать семейства, выходит на улицу удовлетворить низменные потребности, как последняя... Это как называется? Да никак! – отмахнулся он, хотя Марго и не подумала открыть рот. – Нету этому названья! И не будет!

Выдохся. Взял стакан с холодным чаем, выпил, что явилось для Марго сигналом вступить:

– Вы, Виссарион Фомич, тоже никому не сказали б, когда б ваш друг...

– Нету у меня подобных друзей! – взревел он. – А вы, ваше сиятельство, имеете слишком доброе сердце, да только ваша доброта отчего-то на преступниц распространяется.

– Положим, жертвы тоже не ангелы, – заметила Марго, но без напора. – По-вашему, за всех должна ответить Оболенцева? Она-то никого не убивала...

– Покрывала! – поднял он указательный палец.

– Вы не можете быть столь несправедливым, вы, великодушный и...

– Ах, оставьте, сударыня, я не растаю от лести. Уф! Ну и задали задачку... Сами же дурно отзывались о Надин Оболенцевой.

О, если б она могла объяснить свои симпатии и антипатии. Марго виновато посмотрела на него и протянула:

– Мне жаль ее.

– Пф! На всех жалости не хватит. – Зыбин посопел, утер нос платком, вздохнул. Хмуро взглянув на Марго, он подался к ней и яростно прошипел: – Скажите своей Оболенцевой, чтоб уехала из города и надолго. Не стоит меня благодарить, не из жалости я говорю, а потому, что дурной пример заразителен. Эдак каждая задумается: отчего ж мне нельзя тайком поразвратничать? Коль не будет Оболенцевой, то и огласки дело не получит. Пошепчутся, посплетничают, а что к чему – так и не узнают. Идите, ваше сиятельство.