Грань - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Щукин cтр.№ 44

Когда на столе все было готово, Пережогин показал Шнырю глазами на двери. Тот бесшумно исчез. Степан напрягся и приготовился. Ничего хорошего он не ждал. Они сели с Пережогиным по разные концы стола, так, что оказались друг перед другом. Стол, заставленный тарелками, разделял их.

– Угощайся, Берестов, чем богаты… А все-таки, может, выпьем?

– Давай, Пережогин, говори, зачем позвал, а пожрать и выпить я и дома могу.

– Сурово для начала. Ладно, в прятки играть не буду. Шишки на тебя уже повалились? Повалились. Силу ты мою почуял. Учти, это только десятая часть ее. Понимаешь? А теперь объясни мне, растолкуй, – голос у Пережогина стал искренне просящим, широкая ладонь прилегла к груди. – Лично тебе зачем все это надо? Ты же не замшелый деревенский дед, ты-то на мир поглядел, ты-то знаешь, что в первую очередь не на охотников смотрят, а на нас. Мы – главные люди здесь, без нас передовому в мире социалистическому хозяйству хана, каюк придет. И мы всегда будем правы. А раз правы, то я имею право завалить пару поганых сохатых, хотя бы в качестве компенсации за мои пятнадцать северных лет. Я же их на крови и нервах прожил! Ну что ты хочешь добиться? Я всегда сильнее тебя буду. За мной потребность страны номер один – газ и нефть.

– Много говоришь, Пережогин. На тебя не похоже. А ответить очень просто. Представь, что ты здесь останешься жить, на всю жизнь. Представь, и тогда не будешь ни о чем спрашивать.

Пережогин недовольно дернул головой – не собирался он здесь жить, даже мысли такой не допускал и потому понять Степана не мог. Это непонимание ясно читалось в лице и в недоуменном взгляде. Вдруг он ударил ладонями по столу и неожиданно, без всякого перехода, предложил:

– А давай ко мне на работу. А? Зарплату гарантирую. Как сыр в масле будешь кататься, квартиру где-нибудь в хорошем городе помогу выбить. Ну? Соглашайся!

И замер в ожидании, перегнувшись через стол. Степан прекрасно понимал – Пережогину позарез нужно его согласие. Тогда он успокоится, потому что уверится: тот мир, который он выстроил и в котором живет по своим правилам, существует для всех людей, и все они подчиняются точно таким же правилам. И если согласится Степан, значит, тоже подчинится. Значит, все верно и правильно, и никаких сомнений быть не может. Упорство Степана рождало сомнения, а их-то, похоже, Пережогин и боялся больше всего.

– Не хочу. Не уговаривай зря.

– Так… – В пережогинских глазах загорелась сумасшедше-злая искорка, загорелась и уже не гасла. – Так… А я ведь снова к тебе прилечу, Берестов. При первой возможности. Что будешь делать?

– Убью.

Степан поднялся из-за стола – нечего ему больше было здесь сидеть. Не договориться им с Пережогиным и не понять друг друга. Только зря время тратить на разговоры. Пережогин его не останавливал, смотрел в спину, и Степан, уходя, спиной чувствовал его взгляд.

Через несколько дней после разговора с Пережогиным Степана вызвали в райком. Он летел туда, как на крыльях. Выехал рано утром и уже после обеда сидел в знакомом кабинете у Величко. Тот был в прежнем аккуратном, отглаженном костюме, говорил прежним ровным голосом, и под верхней губой у него посверкивал золотой зуб, похожий на светящуюся заплатку. С первых же слов, когда Величко заговорил, Степан почуял холодок.

– Значит, так, Степан Васильевич, мне поручено дать вам официальный ответ. С жалобой вашей мы разобрались внимательно. Пережогину и Коптюгину сделали строгое внушение. – Тут Величко прервался, побарабанил пальцами по столу, собираясь с мыслями, и дальше заговорил уже иным голосом: – Но есть у нас и к вам претензии, причем очень основательные. После выхода из тайги вы взяли и устроили коллективную пьянку…

Степан слушал и дивился. Вот ведь как ловко выворачивают, перевертывают с ног на голову и замешивают такую кашу, в которой он ничего не может понять. Терялся, не находил слов. Там, возле избушки, когда он заступал дорогу Пережогину, все было проще, яснее. А здесь, начинал он понимать, требовалась какая-то иная сила, хитрая, изворотливая, словесная сила. Такой у Степана не было. Он сидел и молча слушал Величко.

– Ну что, – тот мягко отвалился на спинку стула и развел руками. – Думаю, вопрос исчерпан.

И снова, как в кабинете у Коптюгина, представилась Степану широкая пережогинская рука, сжатая в кулак. Достала, и здесь достала – он это сразу и ясно понял. А Величко, торопясь и не оставляя времени на ответ, поднимался из-за стола, чтобы попрощаться. Степан тоже поднялся. Шрам у него налился и покраснел. Двинулся к дверям и тут уперся взглядом в вешалку, стоящую в углу. На вешалке висел новенький, не обношенный еще полушубок, одна пола отогнулась внутренней стороной, и на черной бархатистой коже виден был полустертый инвентарный номер, каким метят казенную одежду. Степан взялся за полу, тряхнул ее и обернулся к Величко.

– А полушубок-то с пережогинского плеча. Замазали только плоховато. Ацетончиком надо было.

– Ну, знаете! – Величко дернулся и в одно мгновение переменился. Куда что девалось! Голос стал раздраженно-начальническим, взгляд неприкрыто-злым и даже отглаженный костюм затопорщился на спине. – Ну, знаете! Не забывайте, Берестов, где находитесь!

– Да ладно! – равнодушно отмахнулся Степан и толкнулся в двери. Ему все стало безразличным, не хотелось ни спорить, ни доказывать, хотелось лишь одного – поскорее уйти из кабинета, чтобы не видеть ни Величко, ни полушубка на металлической вешалке.

А дома, в конторе, его уже ждало новое известие: приказом по коопзверопромхозу новый охотничий участок за Большими болотами закреплялся за Берестовым С.В. Степан долго смотрел на листок с машинописными строчками, приколотый на две кнопки к стене, и растерянно чесал затылок, соображая: недели три, а то, пожалуй, и месяц придется работать на складе, а там не за горами навигация, когда же заниматься новым участком? Одни закавыки.

– Навоевался? – в тесном коридорчике конторы за спиной у него остановился Алексей Селиванов. – Навоевался?

В голосе Алексея звучало легкое сожаление и жалость. Вот эта жалость-то и разозлила. Мужики, со стороны наблюдая за его войной, всей душой были на стороне Степана, выжидали и жалели его, заранее вынеся приговор – дело дохлое. Ничего не ответив, Степан вышел из конторы, вернулся домой и, не поднимаясь, не разгибая спины над столом, написал два письма: одно в обком партии, другое в облпотребсоюз, и стал ждать ответов. Днями вместе с мужиками работал на складе, вечером до темноты помогал Никифору Петровичу доводить до ума летнюю кухню, а ночами, несмотря на усталость, подолгу лежал с открытыми глазами и думал. Он думал о своей жизни и о том, что сейчас в ней происходит. Эти ночные думы выматывали его сильнее работы, потому что в них, куда ни сунься, везде было одно непонимание. Почему мужики, которые знают и верят, что он прав, шарахаются от него, как от чумного, ведь это их земля, родная, их землю грабят и уродуют. Неужели они от нее отказались? Ну, ладно, с трассовиками все понятно – тем здесь не жить, но Шариха-то остается… Не понимал Степан. Только все чаще представлялось ему, что мужики и трассовики стоят на одной дороге, точнее сказать, идут по одной дороге, не особенно заглядывая вперед и не стараясь угадать – каким будет конец.