Грань - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Щукин cтр.№ 39

Еще не зная, зачем пожаловал участковый, еще ничего не услышав от него, кроме «здравствуйте», Степан сразу уверился, что гость пожаловал к нему. И не ошибся. Фомин оглядел встревоженное семейство, смущенно кашлянул в огромный кулак и простуженно забасил:

– Вы уж извините за беспокойство. Мне со Степаном надо поговорить. Выйдем на минутку.

Выходя на улицу следом за ним, Степан уже не гадал, а точно знал – зачем приехал Фомин. И от его прямого, в лоб, вопроса не растерялся. А Фомин, нависая над ним, просверливая взглядом, спросил:

– Где твой карабин?

– Не мой, а пережогинский, сам знаешь.

– Но теперь-то он у тебя. А раз у тебя, я его должен изъять, и, сам понимай, – незаконное хранение…

Сначала вертолет, потом разговор с Коптюгиным, его неприкрытая угроза, а сейчас вот – «незаконное хранение»… Что ни говори, а серьезный мужик – Пережогин, цепко хватает, уверенно. И, похоже, что это только цветочки. Но вчерашняя поддержка мужиков придавала смелости, охраняла от испуга, и Степан темнить перед участковым не стал.

– Пережогин на мой участок прилетел с карабином. Лосей бить без лицензии. Карабин я забрал, на участке спрятал. Ясно?

– Ясно-то ясно, – тянул Фомин. – А как ты докажешь, что карабин пережогинский, он ведь нигде не зарегистрирован.

– А то ты сам не знаешь!

Краем глаза Степан заметил, что домашние украдкой наблюдают за ними из окна, и предложил выйти за ограду.

– Какая разница? – не понял Фомин.

– Мои вон смотрят. Боятся, как бы ты в кутузку меня не увез.

– Пошли.

За оградой Фомин помолчал, потоптался на снегу своими большущими разношенными валенками и покачал головой, всем своим видом показывая – ну и задачку задали. Степан попер напролом:

– Возьми Пережогина за жабры. За незаконное хранение. Что, духу не хватает? А Берестова можно и припугнуть, как-никак начальство просит…

– Не суетись, – оборвал Фомин. – Разговорился. Вот выпишут ордер, устроят обыск, да если еще найдут – тогда запоешь.

– Не найдут.

– Не найдут, не найдут… Заяц храбрый…

Фомин тяжело топтался, туго соображал и никак не мог решиться. Видно было – мается человек. Не знает, что делать: то ли приказ начальства выполнить и прижать Берестова, то ли ослушаться и оставить его в покое. Фомин искал третий выход.

– Давай так, Берестов. Карабин пока спрячь, весной вынесешь и сдашь мне. Уничтожим, и больше никаких разговоров. Не будет его, карабина. И разговоров тоже.

– А начальство как? – не удержался и съехидничал Степан.

– Не твоя забота! – угрюмо отрезал Фомин и завел свой потрепанный, без щитка, «буран». Со скрипом придавил невысокую машину, и показалось, что она под его тяжестью не сдвинется с места. Все-таки сдвинулась, заорала и понеслась вдоль по улице, оставляя за собой жиденькую, белесую полоску поднятого снега.

«Эх ты, страж порядка, – ругнулся Степан, глядя ему вслед. – Шея бычья, прав полный мешок, а начальства струхнул. Завилял, и так и сяк, и задом об косяк…» Было ему обидно за Фомина, в общем-то, мужика справедливого и незлопамятного.

Дома его встретили тревожными взглядами, Лиза даже побледнела.

– А, перепугались! – с напускной бодростью засмеялся Степан. – Чего перепугались-то?! На охоту он собрался. Спрашивал, можно ли на «буране» до озера проехать. Узнал, что я пехом выбирался, и спросить пришел. Кормить-то будут нас, нет?

Лиза молча стала подавать на стол. Было ясно, что ни одному слову она не поверила. В глазах не потухало испуганное ожидание беды. Степан пытался развеселить ее, но она будто не слышала, оставаясь по-прежнему напряженной. Собрала со стола пустые тарелки, сделала неверный шаг и споткнулась. Тарелки с дребезгом разлетелись по всему полу, аж до порога, забелели неровно обломленными фаянсовыми кусками. Разбуженный грохотом, в спальне заревел Васька. И все это: грохот тарелок, крик сына – случилось так быстро и резко, что Лиза даже пригнула голову, словно на нее замахнулись.

– Лизавета! – удивился Никифор Петрович. – С тобой чо творится?! Как мешком стукнутая.

Лиза тряхнула волосами и убежала в спальню, где плакал Васька. Грохот тарелок и Васькин крик спугнули не только тишину, какая была в доме, но и само спокойствие, которое здесь нежилось до сих пор.

Степан кинулся следом за Лизой в спальню, едва успокоил ее, но видел – испуганное ожидание беды в глазах не потухало.

После обеда отправились в магазин покупать Ваське трехколесный велосипед. По дороге Лиза неожиданно остановилась, ухватила Степана за руки.

– Не связывайся, не связывайся с ними… Прошу тебя…

– Да ты чего, Лиза?

– Не связывайся, я беду чую.

– Да в чем дело?

– Не притворяйся, Степа. Сам знаешь. Прошу тебя… Ничего больше говорить не буду – прошу… Все, пойдем…

Трехколесный велосипед был красного цвета, с картинками из мультяшек, с колесами, обернутыми толстой серой бумагой. От бумаги по-магазинному пахло подарком и детством. Степан расплатился, вытащил велосипед на крыльцо и закурил, дожидаясь Лизу, – она еще оставалась в магазине. Кто-то настойчиво потянул его за рукав. Оглянулся. Перед ним, как новый полтинник, сиял Шнырь. В чистой, необмятой фуфайке, в лохматой, не затасканной еще собачьей шапке, на удивление чисто выбритый и трезвый, он широко улыбался, и Степан, глядя на него, изумлился: многолетний, коричневый налет на зубах Шныря местами был потревожен – видно, пытался отчистить содой. Он дотронулся до руля велосипеда, потренькал звонком и вскинул голову.

– Привет, Берестов. Как прогулка? Сто одиннадцатый номер не отказал? Дурная головка ножки подвела…

– Чего надо? – обрезал Степан.

– Мне, Берестов, ничего не требуется, я, как пахан в малине, сыт, пьян, и нос в табаке. А тебе скоро потребуется… перевязочный материал. До белой горячки довел шефа, аж зеленый ходит. – Шнырь стер улыбку, и заговорил серьезно, придирчиво разглядывая Степана, словно увидел его в первый раз: – Ты хоть понимаешь, кому на хвост наступил?! Это же Пе-ре-жо-гин! Секешь? Любому карачун замочит. Про тебя и не вякаю – чихнуть не успеешь.

– Чего ж он тогда возле избушки не замочил?

– Чо он, дурней паровоза, на пушку прыгать?! Он тебя по-другому достанет… А завтра опять летим, на твою избушку.

– Завтра? – Степан схватил Шныря за тонкий воротник фуфайки и притянул к себе. – Точно? Не врешь?

– Не хватай меня за клифт. С какого квасу мне врать, Берестов? Ваш Коптюгин на полусогнутых прибегал, извинился и торжественно пообещал, что более не повторится. Ну, бывай, некогда мне.

Шнырь спустился с крыльца, пошел вдоль по улице, но замешкался и вернулся. Не поднимаясь на ступеньки, протянул руку к трехколесному велосипеду и затренькал звонком. Успевшее нахолодать железо рассыпало в морозном воздухе заливистую трель. Большой палец Шныря со сбитым черно-синим ногтем нажимал на изогнутый язычок звонка, и трель, не умолкая, раскатывалась по зимней блескучей улице, сыпалась и звенела. Шнырь резко, как от горячего утюга, отдернул руку, тяжко вздохнул и поднял на Степана маленькие глазки, в которых не было на этот раз ни угодливости, ни затаенного злого огонька, – не было ничего, кроме надоевшей усталости. Но длилось это всего лишь какие-то секунды. Шнырь прищурил глазки, как будто спрятал их, дернулся плечами и удивленно протянул: