Марлен Дитрих - читать онлайн книгу. Автор: К. У. Гортнер cтр.№ 52

За кофе со штруделем Тамара сказала, что не собиралась узурпировать мое место, и, сопроводив это трогательным жестом, передала мне какой-то небольшой предмет, завернутый в салфетку. Когда я распаковала его, это оказалась икона тонкого письма, какие почитают русские: покрытая лаком, со множеством мелких деталей, она могла бы служить украшением какой-нибудь церкви.

– О нет! – Я попыталась вернуть икону Тамаре. – За это, вероятно, можно что-то выручить. Лучше заложите ее в ломбард. Вы видели, сколько сейчас стоит обувь? Восемьсот тысяч марок за пару простых черных туфель на каблуке.

Я засмеялась, чтобы снять напряженность момента: еще когда моя собеседница вошла и села напротив, я склонила взгляд и увидела у нее на ногах стоптанные балетки. А ведь была зима.

– Это мой подарок вам, – невесело улыбнулась Тамара и, помолчав, спросила: – Вы бывали на барахолках в последнее время? Все русские пытаются сбыть свои вещи. Можно купить дюжину таких икон, и за меньшие деньги, чем пару ваших простых черных туфель.

Мне эта женщина понравилась. Если оставить в стороне нищету, в ней чувствовался класс.

– Тогда я буду беречь ее, как сокровище, – пообещала я. – И вам не стоит беспокоиться. Мы с Руди договорились, что будем жить отдельно.

– Не из-за меня? – тревожно спросила она.

Я подозвала официанта:

– Еще штрудель.

Наклонившись к Тамаре, я положила ладонь на ее маленькую руку, заметив слоящиеся, коротко обстриженные ногти и покрытую цыпками кожу, наверняка от жизни на каком-нибудь продуваемом всеми ветрами чердаке.

– Из-за меня, – подмигнула я, и бледные щеки моей собеседницы вспыхнули.

Она быстро переехала к Руди, а я сняла квартиру неподалеку, чтобы иметь возможность без труда навещать Хайдеде. Мама выразила вполне предсказуемое неудовольствие и стала распекать меня за то, что я бросаю хорошего мужчину ради «фривольностей» – таким словом она обозначала мою карьеру. Но недавно Лизель пережила выкидыш, поэтому мама была озабочена ее выхаживанием и долго сокрушаться по поводу моих достойных сожаления устремлений ей было недосуг.

Я взяла небольшой отпуск, чтобы провести его с Хайдеде, которая сначала не понимала, почему я больше не живу дома. Объяснить причину этого ребенку я не могла и пыталась отвлечь ее поездками в зоопарк и посещением кондитерских, приобретением новой одежды и визитами к дяде Вилли с Жоли. Теперь Хайдеде была четырехлетней крепышкой, в избытке обеспеченной всем, кроме моего присутствия. Чувство вины перед дочерью за разрыв с ее отцом подталкивало меня к тому, чтобы усиленно заглаживать последствия своего поступка. Я покрывала дочурку поцелуями, пока она не оттолкнула меня со своевольной гримаской.

– Как ты можешь быть моей мамой? – требовательно спросила она. – Ни у кого не бывает двух мам.

Это заставило меня вспомнить, сколько времени она проводит с моей матерью, что меня не радовало. Я решила лучше исполнять свои родительские обязанности, но желание не упускать новые возможности поглотило это благое намерение, так как мои венские шалости с Вилли Форстом и сопутствовавшая им огласка вдруг сделали мое имя узнаваемым.

Я продолжала носить обручальное кольцо, но была вольна приходить и уходить когда вздумается, танцевала в ночных клубах и имела несколько коротких любовных связей. Возможно, я получила бы от этого больше удовольствия, если бы Берлин не начал меняться. Гедонизм принимал все более мрачные черты. Наркотики распространились повсеместно, новые кабаре открывались одно за другим с невероятной скоростью, и все они потакали смертельно опасным наклонностям клиентуры. Бульварные вампирши, вроде знаменитой Аниты, становились жертвами передозировок, и в течение нескольких дней их сменяли новые в том же роде. Даже на корпоративных вечеринках кокаин, горами насыпанный в стеклянные чаши, стоял на столах, а воздух был отравлен опиумным дымом. Казалось, едва ли не каждый из моих знакомых пристрастился к чему-нибудь. Мне же никогда не нравилось напиваться или накачиваться наркотиками. Это одурманивало чувства и превращало знакомых людей в чужаков. Я укрылась от всеобщего помешательства, приняв предложение сняться в мелодраме «Женщина, которая желанна», где играла роковую красотку, заманивающую в свои сети женатого мужчину. В картине было много крупных планов и сцен в облегающем нижнем белье. Она имела успех и была перекуплена для показа в Америке, после того как один критик в международном издании «Вэрайети» расхвалил меня, назвав «редкой красавицей в духе Гарбо». Впервые мое имя было поставлено в один ряд с королевой «МГМ», и это сравнение подстегнуло мою жажду славы.

Пока я подыскивала роли, способные увеличить мою актерскую привлекательность, по Берлину начала расползаться зараза, источником которой стало политическое движение – Германская национал-социалистическая рабочая партия, ее членов называли коричневорубашечниками, или нацистами. Возглавлял ее австрийский фанатик Адольф Гитлер, отбывавший срок в тюрьме в 1923 году за организацию неудачного заговора в Мюнхене.

Не многие относились к нему серьезно – на самом деле большинство людей насмехались над его диатрибами. Однако партия набирала популярность и на недавних выборах получила двенадцать мест в парламенте. Его последователи носили на рукавах повязки со свастикой, маршировали по бульварам и раздавали на углах крикливые брошюрки, превозносившие бешеную националистическую программу, которую я находила отвратительной.

Однажды, направляясь с Лени на прослушивание в Берлинский театр, мы проходили мимо группы румяных нацистских юнцов. Они остановили нас, один из них сунул мне в руку свою агитку, а его дружки в коричневых рубашках стояли кружком и разглядывали нас с вызывающей наглостью.

– Мы не дадим жидам-марксистам задушить Германию, – заявил юнец. – Они преуспели в России, а теперь угрожают нашей родине. Прочтите «Майн кампф». Спасите нацию, отдав свой голос за Гитлера.

Я заглянула в брошюрку: «Когда я стану канцлером, обещаю обеспечить Lebensraum ^[46] для наших людей. Мы должны разрушить заговор еврейских марксистов, которые лишили нас достоинства. Голосуйте за меня, Адольфа Гитлера, и я верну Германии славу, принадлежащую ей по праву».

Самоуверенный маленький австриец? Так я подумала. На обложке красовалась карикатура – еврей с крючковатым носом, в молитвенной накидке, загоняет детей в синагогу, над которой развевается флаг с коммунистическим серпом. Меня затошнило.

Я отбросила агитку в сторону.

– Вам больше заняться нечем, кроме как приставать к людям? – рыкнула я и прошла мимо них, игнорируя раздавшееся вслед: «Jüdishen Hure!» ^[47]

Лени торопливо семенила за мной.

– Зачем ты это сделала? – заверещала она, нервно оглядываясь через плечо на орущих юнцов. – Они не оскорбляли нас.

– Нет? – Я посмотрела на нее с отвращением. – Тебе недостаточно, что тебя назвали еврейской шлюхой?