Тонкая Граня - читать онлайн книгу. Автор: Галина Щекина cтр.№ 7

Однажды он привез с собою котелок меда. Намазал Гране на кусочек глиноватого хлеба, а сам-то не стал. Оказалось, взял попутчика с собой на паровоз, что было запрещено, но уж так человек просился. А на каком-то вокзале попутчик слез за кипятком и тут под налет попал. И остался лежать на том перроне рядом с чайником воды, отож, не дождутся его дома… А котелок с медом поехал дальше. Тот мед был густой, коричневатый с горьким привкусом. Наверное, горчичный.

Гранино горло сжалось, она боялась есть мед убитого дядьки, но Богдан велел, раз дочка така доходна. Она вправду вытянулась, стала прозрачной, и венки бились на руках, на шее.

И с той поры стала Граня думать, что война – это рабская работа с утра до ночи. Когда уже не хочешь еды, не хочешь радости, а только тупо хочешь спать. «Что ж ты опустила глаза? Разве я неправду сказал?» – бормотала она слова запавшей в сердце песенки. И представляла, что спела бы в ответ, если бы спел это, например, Лешек.

Идя в очередной раз на колонку, решила заглянуть к тете Гуте – как она там? Она и не пошла б, да увидела на веревке постиранные занавески, юбки. Тетя Гута заметила Граню, покачала головой, и тут же села на чурбак. Похоже, ноги ее не держали. Косынка была повязана низко и концы наперед, узелочком.

– Как вы тут? Какие вести от Златы? – несмело спросила Граня.

– Вот сижу. Вестей нет! А почему? А потому, детка, что Злата работала на «отом» заводе. Вже не работает. Сбежала домой до мамы, арестовали. Сидит она, детка…

Граня замерла, задышав подстреленно. Она почуяла, близко горе, очень близко. Так, что опалило ее. «Вставай, страна огромная». Они молчали – Гута сидя, Граня стоя. Сколько так молчали, непонятно. И потом раздался стук в ворота, у них на улице принято было стучать сперва в ворота – железной щеколдою. Гута медленно, через силу, пошла открывать. Через время она уж плакала, но как-то тихо, давясь, да с закрытым ртом. Выбежала и Граня, едва не споткнувшись об свою флягу на колесах.

У ворот было два солдата, небритых, чумазых. Один, с перевязанной через уши головою – Лешек. Через повязку проступало темное пятно. Ранен. Лешек ранен, бедный. «Что ж ты опустила глаза?»

– Смотри Вася, а вот и невеста моя, – растянувши рот, сказал Лешек.

Граня умом понимала, что это он, а лицо признать не могла.

– Да пройдите в дом! – точно заискивая, просила Гута и тянула солдат за рукава. Она обычно никогда ж на улице не кричала. Но тут слезы катились по лицу и лицо маскою застыло. Рада ли она была, или очень расстроена – не понять.

Граня, которую никто сюда не звал, сгорбилась и пошла домой, гремя флягой на колесах. Нет, это ничего, что он такой страшный. Нет больше той русоволосой красы, нет прохладных его серо-голубых глаз, а только лицо в морщинах и растянутый рот. Он же ясный был, как мог, воевал, страну защищал, красота тут уже ни при чем. Но ей стало жутко. Куда все делось? Кому нужен теперь? Надо любить себе наперекор, вот такого получеловека… Почему-то ей показалось, что это не простая рана, а почти убитый он.

Но нет, он был еще живой. Таисья, прибежавшая домой поесть вареного и помыться, сразу заметила Гранино застывшее лицо.

– Шо ты, зайчик? Хвора?

– Не хворая. Лешек Ковальский пришел, раненый.

– А-а, – протянула понимающе мать, – так ты провидай.

Та кивнула.

Через пару дней она, придя из госпиталя, заплелась туго, тапки брезентовые чисто вымыла, в железную кружечку меда положила, завязав тряпочкой туго. Пошла к Ковальским. Гуты не было. Лешек лежал в Златкиной комнате на кровати.

– Лешек, – позвала она его, – спишь?

Он не сразу отозвался, потом привстал на локте.

– Ат ты, невеста, иди, посиди со мной.

Он был чисто выкупан, в старой заплатанной рубахе, и повязка была другая. Она увидела все это разом, уже недетскими глазами, потом дрожащей рукою мед протянула: «Тебе». Он взял, щекою огладил кружечку, не спрашивая, что там.

– Спасибо, что вернулся, – сказала тихо. – А где твой боевой товарищ?

– Ат ты! Ждала, Граня? Тихо-оня. Товарищ мой поел и пошел дальше, семью искать. Говорят, в Авдеевку эвакуировались, так, может, найдет скоро.

Она промолчала, неловко присаживаясь в ногах его кровати. Он поманил – ближе, сюда.

– Скажи, ты где воевал?

– Там, где родина велела, – и показал пальцем наверх.

Неужели летал? Он еле ворочал языком. Потом закурил, и папироса знакомо запрыгала в углу его рта.

– Знаешь, Граня. В первый же день войны каты покрошили больше половины наших самолетов. Они думали – все, на хрен, страна под ними будет, – и он люто сжал кулак и показал его девочке.

Та даже отшатнулась.

– Не-е-т. Не вышло. Может, и самолетов мало, и хуже они, только мы их таранили. И первый Талалихин. В хвост немцу ка-ак дал! А там Покрышкин. Он же полсотни их сбил!

Лицо Лешека пошло пятнами, он лег на подушку, держа папиросу наотлет. Граня легонько погладила другую руку, лежащую вдоль тела.

– А ты? Как ты-то выжил?

– Я, Граня, вместо трех месяцев учился два. И летной нормы у меня не было. Но как все, летал на задания. Героя из меня, правда, не вышло. Видишь вот.

– А скажи, что самое… страшное? Ну, там…

– Небо в их самолетах. Плотно-плотно, как селедки. И вой. Знаешь, как воют они?

Граня дрогнула от сострадания, и он вдруг неловко потянулся, поцеловал ее. Он себя чувствовал героем, а герою нужна награда. Поцеловал как-то грубо, выкручивая губы, и включился вой у нее в голове, обессиливая, заставляя слушаться. Она вскочила.

– Стой, Граня, стой, не все еще. Я видел, что люди последнее отдавали. Я видел, что на фюзеляже написано «Малый театр фронту», Это так. Но Граня, бабы летают на тихих самолетах, на «пошках», из сбивают зараз. Не ходи в летчики, Граня… Ни за что! Я выпил троху, мамка выменяла на мыло…

Но она уже не слушала, бежала вон их дома Ковальских – Лешек не просто раненый, а он сильно, сильно пьяный. И долго плакала, не умея понять этой бури в душе, не только горько за страну, где наших баб сбивают на плохих самолетах, но и бунт, что против мечты он сказал. Сказал человек, которого… К которому… А ведь это первый поцелуй в ее жизни. И такой грубый. А поцелуй – когда-то нежно любимого человека. После его прихода все увяло… Все цену потеряло…

Собираясь на очередное дежурство, Богдан пошел до колонки и спустя минуту крикнул от ворот:

– Включайте радио!

Скоро прибежала Таисья и начала поспешно рыться в сундуке. По радио играли марши: «Летят-летят года, уходят во мглу поезда, а в них – солдаты. И в небе тёмном горит солдатская звезда». И сдавило, стиснуло грудь дикой тревогой. «Приказ главнокомандующего по советскими войскам и военно-морскому флоту… В Берлине представителями немецкого командования подписан акт о безоговорочной капитуляции. Великая отечественная война, которая победоносно завершилась…».