Исповедь уставшего грешника - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Максимов cтр.№ 42

А потом Алина сказала такое, что я нe сразу смог в это поверить…

Да! Как-то мы ужинали вместе с мамой. Это было удивительно: мы всё чаще ужинали вместе, и разговаривали, и не рождалось у меня ощущения «беседы с врагом». И вот сидим мы, едим картошку правильно, как я люблю, пожаренную, и вдруг Ирина произносит как-то виновато и взволнованно:

– Я что-то боюсь за твоего «Гамлета».

Вот это да! Оказывается, Ирина про меня думает и даже переживает за меня. Невероятно! Я не нашелся, что ответить и голову опустил, словно меня застукали за чем-то неприличным.

А Ира продолжала:

– У меня не то, что предчувствие, а волнение какое-то… У тебя там все в порядке?

Я не знал, что ответить. И нерешительно промямлил:

– Вроде, да.

Как интересно… Невероятно… Непостижимо практически… Оказывается, я могу сидеть со своей женой и переживать – вместе с ней! – по поводу моего дела. Я был уверен, что такого в моей жизни никогда больше не будет. Вдруг, непонятно с чего и как, возникла другая Ирина, Ирина до болезни.

И я почему-то очень испугался.

Ну вот. А потом Алина сказала такое… Нет, она даже не сказала, она прислала смс…

Да! Тут еще удивительное случилось… Ну, не то, чтобы удивительное, но – таинственное, странное. Мы сидели с мамой на кухне, и вдруг выключился свет. Ты знаешь, как у нас бывает: раз! – и полная темнота. Тебя дома не было, мы сидели с мамой вдвоем, причем, она сидела спиной к окну, из окна лился робкий ночной свет, и от этого мамина рыжая голова начала светиться. Это, было фантастически: густая темнота и рыжий огонь.

– Надо искать свечки, – сказала мама и встала.

Вместе с ней поднялся рыжий костер.

– Сядь!

Я крикнул так громко, что от неожиданности мама села.

Рыжий костер опустился.

Во всем этом было что-то мистическое, таинственное, нездешнее. Мы сидели вдвоем на кухне, и, на самом деле, казалось, что больше в мире нет никого: только мы, объединенные темнотой. Мы сидели и молчали вместе.

Мы вместе сидели и молчали. И мама светилась.

А потом вспыхнул свет.

– Спокойной ночи! – мама подошла ко мне и поцеловала.

Я попытался схватить ее руку. Но мама резко отошла. Интересно, если бы она не отошла, что бы произошло дальше? А так, всё – как всегда: она пошла в свою комнату, я – на свой матрац.

Телефон мигал, намекая на то, что у меня есть непрочитанное сообщение. И я знал – от кого: у нас с Алиной была традиция желать друг другу спокойной ночи.

Я взял телефон, признаюсь, без любопытства. Я знал, что я прочту. Я ошибся.

«Любимый, я про всё рассказала Сереже. Про нас. Мы разводимся», — прочел я. Поднял глаза. Зачем-то посмотрел в окно. Еще раз прочел. «Любимый, я про всё рассказала Сереже. Про нас. Мы разводимся»

Написал: «Я люблю тебя». Потому что я не знал, что ещё писать, а эти три слова – они всегда кстати, и, главное, женщина всегда умудряется прочесть в них именно то, что ей в данный момент хочется прочесть.

Единственным и всеобъемлющим чувством, пожиравшим меня в тот момент, была злоба. Откровенная, ничем не прикрытая, ничем не замаскированная. Мне не нравилось это чувство. Я злился на злобу, которая родилась во мне, я ненавидел ее, ненавидел себя за неё. Но она расползалась по мне, и я ничего не мог с ней поделать. Эта противная, неправильная, злая, мерзкая злоба была сильней меня!

Как же так, а? – обозленно спрашивал я себя. – Ну, как же так? Мы ведь хорошо жили, для чего же так торопиться? Зачем? Для чего? Какого черта ломать то, чем мы еще не успели насладиться до конца? Мы играли жизнь по определенным правилам, для чего было их нарушать? И что злило более всего: не посоветовавшись со мной? Не поговорив?

Пикнул телефон – смска. «Родной мой, я знала, что ты меня поймешь. Не ругай меня, и, главное, помни: то, что я сделала – ни к чему тебя не обязывает».

Зачем же она пишет эти пустые, ничего не значащие слова? Что я, не человек, что ли? Не мужчина? Она ведь развелась, чтобы выйти за меня замуж, – это понятно. Для чего ж ещё? И, главное, не обязывает… Обязывает и еще как! Что, мне теперь жизнь свою переделывать, что ли?

Я вспомнил, как совсем недавно – или давно? ничего не разберешь с этим временем – я решил, что не ломаю свою жизнь просто потому, что мне лень что-то в ней переделывать. А она вот так вот взяла, и – раз! – сразу отрезала. И, главное, не спросила ничего, не посоветовалась… А я ведь всерьез поверил, что у нас – общая жизнь. Всерьез! А она… Даже не предупредила, и – раз! А я как будто и ни при чем совсем…

Моя злость кормилась обидой, воспоминаниями о прошлом, страхом за будущее, причмокивая от удовольствия, и всё разрасталась, разрасталась, разрасталась… Я понимал, что злость надо унять, – и потому не звонил, чтобы не сорваться. Старался писать добрые смски.

Я: «Когда мы увидимся?»

Алина: «Как можно быстрей. Завтра после репетиции?»

Я: «Хочешь, я отменю репетицию?»

Зачем я это предложил? Что за дурацкое благородство? Она же согласится наверняка. Напишет что-нибудь, что, мол, неудобно, и согласиться.

Алина: «Это ужасно и неправильно. Хочу».

Я: «Хорошо. Не волнуйся. Ты всё сделала правильно».

Алина: «Я хочу завтра утром тебя забрать и куда-нибудь увезти».

Я: «Договорились».

Всю ночь я пытался усмирить свою злость. Злоба утихомирилась лишь утром, видимо, устав от бессонницы. Я так устал за эту ночь: меня измотали монологи, которые я произносил Алине и которые она никогда не услышит. Сил не оставалось ни на что, даже на то, чтобы нервничать.

Утром я отменил репетицию. Видимо, я говорил таким голосом, что моя замечательная помощница режиссера даже не стала спрашивать, что случилось, лишь поинтересовалась робко про завтра. Я ответил: завтра все будет.

А сам подумал некстати: ничего уже завтра не будет. Что за бред? Что за апокалиптические красивости?

Едва я сел и захлопнул дверцу ее машины, Алина рванула так, будто участвовала в гонках. Ни слова не говоря, она начала петлять по улицам, заехала к каким-то гаражам, по дороге едва не сбив ни в чем не повинную кошку, заглушила мотор, и, отстегнув ремень безопасности, бросилась на меня и начала истово целовать.

Когда она немножко успокоилась, посмотрела на меня своими некрашеными глазами и вздохнула:

– Ну, прости, прости, прости. Просто я очень по тебе соскучилась.

Я не знал, что надо делать. Я понятия не имел, что надо говорить. Я сидел и тупо смотрел на то, как большой мужик выводит из гаража своё маленькое «Пежо», как он запирает двери гаража, оглядываясь по сторонам, будто проверяя: не следят ли за ним? Как, сев в машину, тут же набирает номер на мобильнике, кричит: «Алло!», и лицо его тот час освещает сальная улыбка. «Бабе своей звонит», – зачем-то подумал я.