На трудных дорогах войны. Подвиг Одессы - читать онлайн книгу. Автор: Константин Деревянко cтр.№ 12

Приказываю штурману Н. Глазунову подвернуть вправо на 30 градусов. Курс – норд. Направление на Феодосию. Бортовая качка уменьшилась, но усилилась килевая. Корабль стал сильно зарываться носом в воду. Уменьшил ход до 12 узлов. И в это время радист доложил сигнал флагмана: «Кораблям иметь ход 12 узлов». Значит, и эсминцам несладко.

Приказываю своему помощнику П. Щербанюку и механику А. Харчевину поставить на вахту в машины и к котлам наиболее опытных машинистов и предупреждаю, что смены не будет много часов; из кормового кубрика перевести людей в носовые; запретить хождение по палубе – кораблю должен быть обеспечен ход и нельзя потерять ни одного человека; проверить герметичность люков, чтобы корабль оставался водонепроницаемым, – это залог безопасности.

Донес флагману о своих действиях и даже успокоился, что предпринял все возможное. Пусть эсминцы следуют в Севастополь, а мы отштормимся и придем позже. Но разве такой человек, как наш комбриг Михаил Захарович Москаленко, славный мореход и отважный воин, бросит свой корабль? Что вы! Он сообщил мне по радио: «Следую впереди вас тем же курсом, на пределе слышимости УКВ».

Тем временем ветер продолжал усиливаться. Замер показал 27 метров – это без малого ураган. 11 баллов! Волна стала еще выше. А черноморская волна противная. Она – не как океанская, пологая, а короткая и крутая, бьет словно молотом.

Сторожевик имел красивый развал бортов в носовой части, но этим развалом он бил о воду. Очередная волна высоко поднимала нос корабля, и казалось, что ты находишься на горе. Но уже в следующий миг нос падал вниз с волны и зарывался вместе с пушкой в следующую волну, а многотонная масса воды обрушивалась на мостик. И мы там, держась руками за поручни, плавали мокрые до нитки, ибо никакая герметизация одежды не способна была удержать воду. Сколько бы ни отплевывался, морская вода непрерывно проникает в рот. Много я попил соленой водички в ту памятную ночь.

Когда нос корабля падал с гребня на подошву волны, происходил гидродинамический удар. И в это время положение осложнялось еще больше. Корабль, идя под углом к волне и имея килевую и бортовую качки, падал носом не ровно, а боком, корма поднималась высоко вверх косо. Корабль описывал отвратительную фигуру – крученую восьмерку не в одной плоскости. Один винт в воде, а другой с бешеным ускорением молотил воздух. Начиналась такая вибрация всего корабля, что за поручни неприятно держаться. Корпус испытывал предельные напряжения. Но вибрация – одно зло, а в это время паровая турбина «воздушного» винта, не имевшего упора в воду, резко увеличивала обороты, устремляясь «вразнос», и машинист, как эквилибрист, непрерывно вращал маховик маневрового клапана, меняя количество пропускаемого пара, иначе турбина могла развалиться.

Удары в сочетании с вибрацией так сильны, а качка так стремительна, что при падении носа корабля на подошву волны новичку-командиру, проходившему у нас стажировку, казалось, что рушатся мачты, разваливается корабль, а он сам летит в пропасть. До сих пор помню, как после очередного удара довольно-таки храбрый старшина рулевых истошно закричал: «Товарищ командир, кажется, у корабля оторвало нос». Остановил его: «Молчите, точнее держите корабль на курсе». Но какая там точность – от удара волны корабль уваливался от курса на 30 градусов, а потом, едва возвратившись, уклонялся в другую сторону. Ударами волн выбило все окна на ходовом мостике.

Чтобы ослабить удары волн, уменьшил ход до 6 узлов. В многочасовой борьбе не выдержало слабое звено. После очередного сильного удара волны корабль покатился влево, и рулевой тревожно доложил: «Корабль не слушает руля». Из всех неприятностей флотской службы для командира эта – одна из мерзких. Корабль неуправляем и, хотя на ходу, все время норовит стать бортом к волне. Опять выматывающая бортовая качка. Она настолько стремительна, а крен угрожающ, что все на корабле, что привязано, пытается сорваться, а что сварено с корпусом, грозит переломиться; люди, чтобы не свалиться и не смыло за борт, держатся за надежные устройства.

Все мои мысли о руле. И каково там сейчас машинистам? Вентиляторы остановлены, так как через них заливает машинные отделения. Температура там 45 градусов. Сдадут люди – и последствия трудно предвидеть. Ведь на походе машина и руль – это все.

В шторм – и без руля. Можно себе представить, какие невидимые для других процессы потрясают все существо командира, – он в ответе за корабль и экипаж. Он должен найти и принять решение. Но какое? Рулевое устройство – в кормовом отсеке. А как туда пробраться? По палубе катят многотонные валы воды. Туда нужно послать только добровольца, как в бою на смертельно опасное дело.

Вхожу в штурманскую рубку, угрюмо и в упор смотрю на штурмана. Он понял меня. Надо рисковать. Может, даже жизнью. Во имя корабля и экипажа.

– Разрешите с рулевым пробраться и отремонтировать? – обратился ко мне Глазунов.

– Идите.

Надеваем на них спасательные пояса, привязываем тросы. Назначаю обеспечивающую группу во главе с боцманом Поповым. Я рискую несколькими жизнями, Но для спасения корабля. И с напутствиями отправляю. Чтобы волна меньше накрывала корабль и не смыла людей, даю ход 24 узла и с помощью машин удерживаю курс по волне.

Томительные полчаса. Как призрак появляется Глазунов: все в порядке. Я готов обнять его. Но чур! Он позавчера мною арестован за возвращение с берега под хмельком. И все-таки, рассуждаю по справедливости, за подвиг даже провинившемуся полагается награда. После такого рискованного дела идти на гауптвахту обидно, а со стороны командира это выглядело бы просто жестокостью. По приходе в базу сниму с него арест, а остальным – в приказе благодарность.

Повернул на прежний курс. И опять те же удары. Но после пережитого я на них реагирую по-другому.

Радиосвязь на УКВ с эсминцами прервалась, мы далеко оторвались. На дальномерном мостике, где стоял старшина-сигнальщик (он же и наблюдатель) и куда я поднялся, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, было еще хуже. Сквозь рев ветра и водяную пыль старшина прокричал мне на ухо, что он вроде видел проблеск огня. Я даже оторопел: неужели нас ищут? Ведь это еще одна опасность – столкновение в кромешной ночной и штормовой тьме. Тем более что нам ничем не поможешь в таком положении. Наше дело – выгребать самостоятельно к Крыму. Нет, это галлюцинации! Слишком мудр наш Михаил Захарович, чтобы решиться на поиск.

У теперешних мореплавателей к услугам радиолокация, круговой обзор, даже вехи видны. Иные отучились визуально наблюдать. Встретились мы в Ла-Манше, а в другой раз в Атлантике с кораблями США – ни души на мостике. Погода ясная, а локаторная антенна вращается, пользуются обзорным экраном. Такова, видимо, психология человека в век техники.

Когда мы получили локаторы, удивлялись: как совсем недавно могли без них плавать и даже в туман подходить к берегу и входить в базу?!

А тогда как бы пригодился локатор. Можно было бы видеть, где эсминцы, и по Крымским горам определиться. Пока же я, мокрый до нитки, на ветру держусь за стойку и слушаю удары кренометра.

И вдруг чудо: стих ветер. Полнейший штиль. Только крупная зыбь. Как во сне. Наверняка проходим центр антициклона, а в нем всегда затишье (это в центре циклона наисильнейший ветер). Надо ждать перемены направления ветра – подует от норд-веста и с той же силой. Открылась полная видимость, как и положено в центре антициклона. На горизонте огни – это эсминцы. Даю самый полный ход. Вступаю в кильватер. Открылся маяк Сарыч на южном берегу Крыма. Только легли на курс норд-вест, сразу задул ветер 10 баллов. Все повторяется. И опять ход 6 узлов.