Царь и царица - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Гурко, Владимир Хрусталев cтр.№ 50

Выработанное Николаем II необыкновенное умение таить про себя свои чувства сослужило ему впоследствии огромную службу. Именно оно дало ему возможность перенести с таким необыкновенным достоинством и спокойствием все ужасы заточения в Тобольске и в Екатеринбурге.

Исключительное самообладание давало царю силы проводить целые часы за неустанным чтением представляемых ему докладов и подробных записок. В этом тягостном и неинтересном для него занятии он полагал главное исполнение своего долга и не отступал от него. «Я никогда не позволю себе идти спать, – говорил он, – пока совсем не расчищу моего письменного стола».

Понятно, что при таких условиях императрица, – в течение всей своей замужней жизни свидетельница самоотверженного служения Николая II, – писала из Тобольска, что она в особенности возмущена черной неблагодарностью страны к Государю, очевидно, не постигая, что люди благодарны не за добрые по отношению к ним намерения, а лишь за плоды работы в их пользу.

Будучи почти в равной степени со своим супругом человеком долга и неизменного соблюдения определенных принципов, Александра Федоровна далеко не всегда была в состоянии побороть свои чувства и настроения.

Насколько воля Николая II сосредоточивалась почти всецело на нем самом и внешне почти не проявлялась, настолько, наоборот, у царицы сила ее воли вся выявлялась наружу. Она умела настоять на исполнении другими ее пожеланий, которые она высказывала в императивной форме, но собою она владела далеко не всегда, и случалось, весьма бурно выражала овладевавшие ею в данную минуту чувства, впадая даже порою в истерические припадки. К ним она, по-видимому, прибегала в крайних случаях и сознательно для получения согласия Государя на то, с чем он упорно не соглашался. Устоять перед истерикой страстно любимой им женщины Николай II не был в состоянии, в чем будто бы в отдельных случаях и сознавался.

Одним из характерных явлений того периода царствования Николая II, который протекал после введения в русский государственный строй народного представительства, была необыкновенно частая смена ближайших сотрудников царя – начальников отдельных отраслей управления.

Министры, большинство из коих чрезвычайно дорожило своим положением и не отличалось непоколебимой стойкостью политических убеждений, именно с этого времени почему-то оказались в глазах Государя сотрудниками непослушливыми, не желающими усваивать его взгляды и безоговорочно их исполнять.

Объяснения этого явления надо, думается, искать, между прочим, в том, что ограничения царской власти, провозглашенного манифестом 17 октября 1905 г. и закрепленного в 1906 г. новым содержанием Основных Законов [Российской] Империи, Николай II определенно не признавал. Правда, самого факта издания этого манифеста он никогда не мог простить ни себе самому, ни тем, которые его к тому подвинули, и в душе, по-видимому, лелеял мысль манифест этот со временем отменить, но тем не менее упразднения самодержавия он в нем не усматривал.

После издания октябрьского манифеста не все отдаваемые царем приказания были осуществимы; исполнять их министры были не в состоянии, а Государь усматривал в высказываемых ими возражениях игнорирование его державных прав и внутренне сердился.

Надо в особенности отметить, что представление Николая II о пределах власти русского самодержца было во все времена превратное.

«Империя Российская управляется на твердом основании законов, от неограниченной самодержавной власти исходящих», – гласили наши Основные Законы прежнего, до 1906 г., издания, что означало подчиненность этим законам и самодержавного царя. До учреждения народного представительства от воли Государя зависело самовластно и единолично отменить закон и издать новый, но поступить вопреки действующему закону он права не имел. Между тем Николай II до самого конца своего царствования этого положения не признавал и неоднократно, по ничтожным поводам и притом в вопросах весьма второстепенных, нарушал установленные законы и правила, совершенно игнорируя настоятельные возражения своих докладчиков.

Видя в себе прежде всего помазанника Божьего, он почитал всякое свое решение законным и по существу правильным. «Такова моя воля», – была фраза, неоднократно слетавшая с его уст и долженствовавшая, по его представлению, прекратить всякие возражения против высказанного им предположения.

Regis voluntas suprema lex esto ^[23] – вот та формула, которой он был проникнут насквозь. Это было не убеждение, это была религия.

Своеобразное представление о природе и пределах власти русского царя было внушено Николаю II еще в начале века двумя лицами, известными – первый своей ограниченностью, а второй – раболепной подлостью, а именно: министром внутренних дел Д.С. Сипягиным ^{207} и проникшим к тому времени ко двору кн. В.П. Мещерским. В дневнике статс-секретаря А.А. Половцова, под 12 апреля 1902 г., значится, что именно эти лица убедили Государя, что «люди вообще не имеют влияния на ход человеческих событий, а что всем управляет Бог, помазанником коего является царь, который поэтому не должен ни с кем сговариваться, а следовать исключительно Божественному внушению. Если царские веления современникам не нравятся, то это не имеет значения. Результат действий, касающихся народной жизни, обнаруживается лишь в отдаленном будущем, и лишь тогда получают сами эти действия правильную оценку. Согласно сему, – добавляет хорошо осведомленный благодаря своим обширным связям Половцов, – Государь никого больше не слушается и ни с кем не советуется».

Царствование Николая II превращалось таким путем в принципе в то самое, что утверждал еще в 1765 г. фельдмаршал Миних ^{208}: «Русское государство имеет то преимущество перед всеми остальными, – говорил Миних, – что оно управляется самим Богом. Иначе невозможно объяснить, как оно существует».

Возвести это положение в догму суждено было Николаю II. Не на основании какой-либо системы, или вперед начертанного плана, и не в путях преследования твердо определенных целей стремился он править великой империей, а как Бог ему в каждом отдельном случае «на душу положит».

Игнорирование закона, непризнание ни существующих правил, ни укоренившихся обычаев было одной из отличительных черт последнего русского самодержца. Такие, по существу мелкие, но резко нарушавшие законный порядок, факты, как производство лиц, состоящих на гражданской службе, в военные генеральские чины (Н.М. Оболенский ^{209}, П.Г. Курлов ^{210}, Татищев ^{211}), награждение орденом Св. Владимира ^{212} с присвоением орденскому знаку ленточки, присвоенной ордену Св. Георгия ^{213}, с явным нарушением статутов обоих этих орденов (генер[ал] Лукомский ^{214}); приказание оставить на своих местах, после объявления войны Германией, двух германских подданных, подлежавших поселению в концентрационном лагере (садовника в Ливадии и царского егеря); отмена собственной властью штрафа, наложенного директором Императорских театров на балерину Кшесинскую, невзирая на горячие возражения министра Императорского двора, указывавшего, что такое распоряжение подрывает самые основы власти (на эти возражения следовал ответ: «Такова моя воля»); открытие определенным лицам, по личному повелению царя, крупных кредитов в Государственном Банке, наконец, замена домашним арестом предварительного тюремного заключения лицу, обвинявшемуся в государственной измене (Сухомлинов ^{215}), – все эти, повторяю, по существу мелкие факты, не имеющие отношения к крупным государственным интересам, свидетельствуют о том, что у Николая II было совершенно неправильное представление о пределах власти, принадлежавшей ему, даже по силе прежних Основных Законов, действовавших в России до 1906 г. Кроме того, у Государя отсутствовало понимание того значения, которое имеет для сохранения прочности государственного строя соблюдение установленных порядков, прежде всего самим императором.