Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Дитерихс cтр.№ 34

Свидетель по делу доктор Уткин был допрошен судебным следователем Соколовым. Сильно нервничая, сбиваясь, он в общем подтвердил свое первоначальное показание, имевшееся в деле уголовного розыска. Тогда ему были предъявлены для опознания три самые позднейшие фотографические группы Великих княжон. На первой были сняты Великие княжны Ольга, Мария и Анастасия Николаевны; он, всмотревшись, указал на Ольгу Николаевну. Следующая изображала Великих княжон Ольгу, Татьяну и Марию Николаевен – он указал на Татьяну Николаевну. Наконец, последняя фотография Великих княжон Татьяны, Марии и Анастасии Николаевен – он указал на Марию Николаевну.

Доктор Уткин – еврей, и производил впечатление или действительно ненормального человека, или, на всякий случай, симулировавшего ненормального человека.

На этом работа уголовного розыска была прервана. Ему было воспрещено заниматься розысками по Царскому делу, и все произведенное им расследование по этому делу было отобрано и поступило в дело следователя Соколова.

С освобождением 25 июля войсками Войцеховского города Екатеринбурга в нем создавалось правительство, принявшее название Областного Уральского. Во главе его стал почтенный, уважаемый уральский старожил и делец Павел Васильевич Иванов, бывший председатель Биржевого комитета в Екатеринбурге, человек умеренно демократических принципов и глубоко честный. Но таких людей уже тогда оставалось немного, и правительственные аппараты, какие и создавались в то время, волей или неволей слагались из тех, которые или прошли через разврат разложения страны керенской эпохи, или были специальными продуктами ее воспитания. Кроме того, сами условия нарождения тогда власти обеспечивали проникновение, даже в ее центральные органы, лиц совершенно низких моральных качеств, но умевших повсюду шуметь и кричать своими якобы высокогуманными политическими лозунгами и популярными демократическими принципами. В частности, для Уральской правительственной власти положение серьезно осложнялось сильным закулисным влиянием на исполнительную часть работы правительственных органов, собравшихся в Екатеринбурге, крайних левых элементов из бывших членов Учредительного собрания с Черновым, Минором и Вольским во главе, нашедших себе покровительство и заступничество в среде влиятельного тогда Чехословацкого национального совета в Екатеринбурге.

При таких условиях воспринятый по наследству от 1917 года общий характер правительственной организации отражался на деятельности и взглядах всех правительственных учреждений, в том числе и на возобновлявшем свою работу Екатеринбургском окружном суде. Прежде всего, в каждом мало-мальски серьезном деле обращалось внимание на политическую сторону вопроса: нет ли данных для реакционных начал? не опасно ли для «завоеваний революции»? не пища ли для монархических заговоров? И почти все, как в несчастном 1917 году, больше всего боялись показаться ретроградами, реакционерами и особенно монархистами. Это приводило ко взаимному недоверию между служащими одного и того же учреждения, подозрительности друг к другу, к массе, к былым корпорациям, как офицерским, так и к отдельным лицам и деятелям. Одни – скрытностью и замкнутостью, другие – ложной демократичностью, третьи – различными масками всех социально-политических платформ стремились прикрыть свое действительное лицо, свои взгляды, мнения, убеждения и деятельность. Это можно отметить как в отношении отдельных лиц и служащих, так и в отношении целых правительственных учреждений в общем. Так глубоко въелся за год общественно-политический разврат керенщины, и так напуганы были руководившие развратом интеллигентные круги общественности террором черни в 1917 году по отношению ко всем тем, кого принимали за реакционеров.

Безусловно, и тогда у власти были отдельные люди, не разделявшие этого наследия 1917 года и понимавшие пагубность и узкую односторонность деятелей нашей социальной революции; уже и тогда вся плеяда наших социалистов достаточно ясно показывала всю свою политическую несостоятельность и неспособность к созидательной работе, а главное, свое полное незнание, непонимание и отчужденность от народной массы. Но общая болезнь была все еще сильна, и отдельные элементы, по крайней мере на первых порах освобождения от Советов, не в силах были бороться с общим развалом и болезнью интеллигентно-общественной мысли. Этим отдельным правительственным и общественным лицам приходилось действовать очень осторожно и осмотрительно в проведении каких-либо вопросов, дабы окончательно не провалить дела, если оно носило в глазах правительственной и общественной интеллигенции почему-либо признаки реакционности, политической опасности.

К числу таких дел на Урале было отнесено и дело об убийстве большевиками бывшего Государя Императора. Особая заинтересованность этим событием военного начальства, с непосредственным горячим участием в розысках офицерства, внушила черновско-минорским кругам серьезные опасения возможности создания, на почве этого дела, поводов для укрепления среди народных масс и в рядах нарождавшейся молодой армии монархических принципов и тенденций. Через прямых, скрытных или ложных адептов – этих печальных для России и народа политических деятелей – взгляд на значение Царского дела передался и в недра Екатеринбургского окружного суда. Первые исполнители его: следователь Наметкин и член суда Сергеев – независимо от их личных качеств, характеров и политических физиономий в своей следственной деятельности, безусловно, были под влиянием указанного выше больного политического течения мысли тогдашней гражданской власти и влиявших на нее политических партий бывших учредиловцев.

Временно исполнявший должность прокурора Екатеринбургского окружного суда Кутузов, человек прежнего воспитания и режима, не поддавшийся моральному и умственному разврату революционных принципов 1917 года и не разделявший мнений большинства сослуживцев вновь создавшегося аппарата судебной власти на Урале, посетил лично дом Ипатьева, видел то состояние, в котором он был найден 25 июля, и как опытный, видавший виды юрист сразу понял, что помещение, где содержалась Исааком Голощекиным и Янкелем Юровским Царская Семья, носило все признаки преступления, определяемого законом «разграбления после совершенного шайкой убийства хозяев или жителей помещения». Во всяком случае, для Кутузова не было сомнений, что события в Ипатьевском доме протекли совершенно не так, как их представили советские власти в своем объявлении о расстреле бывшего Царя.

Однако при тогдашнем общем политическом направлении Кутузов не имел еще достаточных данных, кроме личного впечатления, для самостоятельного возбуждения предварительного следственного производства; надо было или ждать появления более реальных поводов, или каким-нибудь путем помочь другим, не гражданско-правительственным деятелям, скорее отыскать такие поводы. Руководясь этим, Кутузов вошел в контакт с начальником гарнизона генералом Голицыным и, узнав о предположении последнего образовать для расследования специальную офицерскую комиссию полковника Шереховского, предложил пригласить в состав комиссии для технически-юридического руководства следователя по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда Наметкина. Последнего Кутузов знал мало, и особенно как деятеля при тогдашней общей политической обстановке, а выбрал его, руководствуясь тем званием следователя по важнейшим делам, которое носил Наметкин. Во всяком случае, Кутузов через Наметкина мог рассчитывать быть всегда в курсе событий по делу, в котором для него крылось несомненно преступление.