И он наклонился к самому уху Клавиго.
— Ты считаешь истиной слова гегельянца Кожева — «человек это смерть, которая проживает человеческую жизнь», а я скажу тебе так — человек это Бог, проживающий жизнь смертного человека. Ну, что ты решил?
«Нет», — покачал головой Валентин.
— Жаль. Я хотел вас спасти. Эй, люди, снимите капкан. Вот его пропуск.
Князь достал карточку гостя, тиснул печаткою перстня.
— Сегодня…
— 27 мая, 4 часа 13 минут, — подсказал секретарь.
— Впишите сами…
Тот вписал дату и время в нужную графу и пристегнул пропуск к пиджаку беглеца.
— Прощай, дружище.
Князь протянул руку в перчатке. Поколебавшись, Валентин ответил рукопожатием. Он был уверен, что все это красноречие — театр для себя, что никто никуда его не отпустит, никто не снимет капкан…
Князь посмотрел на перчатку, где остались следы крови. Снял и отдал секретарю.
— Дружище, берегите себя. Вдруг… Нежданно-негаданно… Однажды… Три самых великих слова в нашей вселенной, где обеспечены все права у случайности. А это поверь, дорогого стоит.
После этого поляна вмиг опустела.
Только старший охранник еще недолго повозился с замком и разжал зубья капкана. Валентин застонал от боли. Бросив челюсти наземь, секьюрити, молодой мрачный парень, достал из кармана пакет первой помощи, разорвал облатку, туго забинтовал ногу и сделал укол от столбняка.
— Ты воевал? — глухо спросил Валентин.
— Типа того, — ответил секьюрити и поставил Валентина на ноги.
Затем кинулся догонять своих.
Валентин с трудом надел обувь.
Гроза вдруг оставила пенную Балтику и вернулась на сушу. Гром загремел ближе и злее, но вода медлила проливаться дождем, хотя небесная ванна наполнилась до краев и чуть накренилась. Только тогда, когда Валентин вышел на ленту шоссе, по асфальту отвесно запрыгали первые капли небесной дроби. Вновь потемнело. Прихрамывая, Валентин шел все быстрей и быстрей, боль отступила. Неужели свободен? Он никак не мог поверить словам сентиментального тигра и ждал новых ловушек. Когда впереди показался шлагбаум на выезде из заповедника, а из будки вышел ночной постовой, он был почти что готов получить пулю в лоб, но дежурный издали помахал рукой: не трусь, все в порядке. И дружески посветил бледным лучом фонаря на пропуск.
Пластик отливал радужными огнями.
На КПП охранник снял карточку с лацкана, провел через щель регистратора на вертушке — вспыхнул зеленый — и Валентин вышел наружу.
— Держи, — дежурный протянул ему зонт.
— О’кей.
Валентин увидел уютные огни над мотелем «Старина Шоколад» и парковку, где стояли всего три автомобиля, в том числе его верный «Опель».
Подволакивая ногу, он дотащился до машины. Стоянка была оплачена на десять дней вперед, в запасе еще трое суток. Открыл пультом дверцу, сложил зонт — пригодится в дороге — и с облегчением сел за руль. Отлично, остались пустяки. Он проверил «Опель» — все работает. Включил музон, чтобы приятнее катить в Калининград, заглянул в бардачок — все на месте, нашарил засохший чизбургер в бумажном пакете, и порцию картошки-фри с пайкой горчицы, перекусить; вытащил из тайника под сидением личный, зарегистрированный, где нужно, пистолет марки ПМ. Он хотел всего лишь убедиться, что пушка на месте, но содрогнулся от приступа вожделения и без всяких попыток отпора, с облегчением, блаженно приставил ствол к сердцу, как можно точнее уперся в тело, чтобы не угодить пулей в ребро, и все-таки… все-таки застрелился.
P.S.
Когда утром к машине приехали местные сыщики и сняли чехол, которым ночной дежурный мотеля накрыл черный «Опель» самоубийцы, они сразу узнали несчастного. Этот был тот самый тип, которого они вдвоем допрашивали неделю назад на КПП частной клиники.
— Ведь я предупреждал дурака — не закладывай черту голову.
— От судьбы не уйдешь…
Во рту жертвы краснел намертво сжатый зубами, залитый кровью кусок от чизбургера; сам надкушенный сандвич и револьвер валялись у ног.
На лобовом стекле было написано: «гав». Пальцем в горчице.
Видимо, это были последние слова самоубийцы.
В салоне до них ничего не тронули, даже музыку на FM-волне оставили включенной.
Оба прислушались.
Передавали какую-то муть…
…Звезда мировой оперы Анна Софи фон Оттер пела в сопровождении Венского симфонического оркестра арию Ариоданта из оперы Георга Фридриха Генделя «Ариодант»:
Dopo notte astra e finestra
splende il ciel piu vago il sole,
e di gioia empie la terra.
Mentre in orrida tempesta
il mio legno e quasi assorto,
giunge in porto, el lido afferra.
P.P.S.
Выстрелив в сердце, Валентин в счастливом ужасе понял, что уцелел. Осечка! Что ж, жребий сделал свой выбор. Резко рванув с места, горе-самоубийца направил с бешеным ревом «Опель» обратно, к шлагбауму и, протаранив полосатый рукав, помчал к особняку. Охранник ошалело глянул из будки, завыла сирена. Валентин успел к кульминации ужина: стоя у рояля под взглядом влюбленной луны в откосе черного льда (ночь над Хегевельдом), близнецы, одетые в необъятный смокинг, сладкоголосой сиреной счастья пели в упоении на два голоса арию Ариоданта из III акта одноименной оперы Генделя:
Мрак ночи повержен,
И вновь небеса обняли солнце,
Радость царит на земле.
Мое судно,
пережив страшную бурю,
достигло желанного берега…
— Ваша пуля у меня, — сказал князь. И показал раскрытую ладонь.