Похвалив себя за рассудительность кивком головы, Тамара отправилась заваривать себе кофе. С этим коварным напитком не стоит перебарщивать, однако сегодня можно было позволить себе лишнюю чашечку… даже две…
Когда кофе был готов, Тамара налила его в любимую белую чашку и понесла на белом блюдце. Осторожно ступая, она вернулась на рабочее место. Экран компьютера был занят письмом, подготовленным к отправке по десяти адресам. Осталось только нажать «Отправить». Легонько прикоснуться к клавише пальцем.
Тамара занесла руку. Опустила. Опять подняла.
Телефонный призыв заставил ее испытать облегчение. Решение можно было отложить. Морально Тамара пока не была готова. Ей было трудно пошевелить пальцем – в буквальном смысле.
– Да, Леня, – сказала она в трубку. – Ты звонишь, чтобы договориться о времени, когда ты заберешь вещи, я правильно понимаю? Других тем для разговора у нас быть не может.
– Может, – возразил Бастрыга.
– Вот как? Любопытно услышать.
– Я беспокоюсь о тебе, Томочка.
Заявление было столь неожиданным, что Тамара не сразу сообразила, как отреагировать. Перебрав в уме несколько возможных вариантов, она сардонически расхохоталась:
– Вот как? Это все, что ты смог придумать? После всего, что между нами произошло?
– Между нами ничего не произошло. – Бастрыга позволил себе едва уловимую насмешливую интонацию. – Просто ты все неправильно поняла и испугалась немного. Но настоящего страха ведь не было, верно?
Он издал короткий смешок, показавшийся Тамаре значительно более зловещим, чем любые внятные угрозы.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она.
– Говорю же, беспокоюсь о тебе, – ответил Бастрыга, взяв тон предельно серьезный, проникновенный. – Я ведь хорошо тебя знаю, Томочка. Ты, наверное, уже накатала разгромную статью с настоящими именами всех участников событий. Или только пишешь? Признайся.
– А что?
Тамара хотела спросить это с вызовом. Получилось плоховато. Подвели напрягшиеся голосовые связки. Голос не сорвался, но прозвучал в слишком высоком регистре. Спокойные, уверенные в себе люди такими голосами не говорят.
– А то, – сказал Бастрыга, – что некоторых ошибок лучше не совершать. Потому что они никак не способствуют приобретению жизненного опыта. Это так называемые роковые ошибки. Фатальные. После них уже ничего не бывает.
– Намекаешь, что…
Он не дал ей договорить:
– Какие могут быть намеки, Тамара! Я схожу с ума от беспокойства. Не навреди себе. Не делай того, о чем очень скоро пожалеешь.
– Это угроза, Леонид?
– Предостережение, всего лишь предостережение. Ты такая импульсивная, Томочка. Кто-то должен подсказать тебе правильное решение.
– И это, конечно, ты?
– Ну уж не Игорь Красозов, проходимец и аферист. Ему, кстати, недолго бегать на свободе осталось. Он тебе звонил?
– Не твое дело, Ленечка… – Сглотнув, Тамара добавила: – Собачье. – Ярость, охватившая ее, была столь сильной, что у нее перехватило горло. – Я сама со всем разберусь, понял? Без подсказчиков.
– Тома, ты…
Не дослушав, она выключила телефон, а потом столь же решительно нажала клавишу рассылки статьи.
Взывая к ее благоразумию, Бастрыга переусердствовал. Тамара Виткова не выносила, когда ею пытались манипулировать. Она предпочитала заниматься этим сама.
XI
Красное солнце вставало за слоистыми облаками, похожими на снежные равнины. Было необыкновенно тихо, безлюдно, и только две дрожащие собаки, поскуливали и рычали друг на друга, переступая с лапы на лапу возле шеренги мусорных баков. Сами они были слишком малы, чтобы напасть на человека, но в любую минуту к ним могли присоединиться другие.
Непорядок.
Остановившись, Шарко достал из кармана травматический пистолет. В другой его руке возник кружок копченой колбаски.
– Ц! Ц! – позвал он шавок, сложив губы как бы для поцелуя.
Опасливо поднимая лапы они приблизились. Одной Шарко всадил пулю прямо в глаз. Второй угодил куда-то под хвост, когда собака бросилась наутек. Одноглазая, скользя и оступаясь, юркнула куда-то за баки, где искать ее не хотелось.
– Побегай, побегай, – сказал ей вслед Шарко. – Все равно сдохнешь.
Ответом на это был пронзительный вой, тоскливый, как предчувствие смерти.
– Какой вы молодец, Николай Федорович, – льстиво пропела соседка, появившаяся возле баков с мусорным пакетом.
С черным, как отметил про себя Шарко. Радость от удачных выстрелов начала стремительно улетучиваться.
– Развелись тут, – буркнул он.
– Проходу не дают, – согласилась соседка, имя которой никак не отыскивалось в завалах памяти. – Вчера иду, а они лают и следом бегут. Так и норовят в ногу вцепиться. И что потом? Бешенство какое-нибудь. Или того хуже. СПИД. Они же всякую гадость жрут, эти шавки шелудивые. – Женщина доверительно понизила голос. – Я бы бродячих собак и бомжей взяла и перестреляла бы. – Она переждала, пока стихнет вой за баками. – Вот прямо своими руками.
Пакет с мусором полетел в бак. Шарко сделал шаг в сторону стоянки.
– Скажите, Николай Федорович, – остановила его соседка, – а есть такой закон всякую бродячую шваль плодить? Или она истреблению подлежит?
– Мы живем в демократическом, толерантном государстве, – ответил Шарко. – Где, кстати говоря, наложен мораторий на смертную казнь.
Улыбка, возникшая на губах прокурора, не свидетельствовала о том, что он рад последнему обстоятельству.
– Да, да, – повздыхала соседка. – Во всем идем у Запада на поводу, буквально во всем. А самобытность наша где? Самостоятельность? Вот мне родители рассказывали… При Сталине никто не побирался, не попрошайничал. Всем работы хватало. А не хочешь работать – заставят. Сейчас бы так.
– Времена меняются, – философски заметил Шарко. – А потом повторяются.
И снова соседка не дала ему уйти.
– Это вы точно подметили, – обрадовалась она. – Повторяются времена. Молодые не понимают, но скоро сами увидят. Кстати, дочка ваша как поживает? Давно ее не видно. Уехала куда?
Шарко сунул руку в карман пальто, нащупывая пальцами пистолетную рукоятку. С каким бы удовольствием всадил пулю в глаз этой болтливой дуре!
– Уехала, – буркнул он, удаляясь широкими шагами. – Учится.
– Где? – крикнула не в меру любопытная соседка.
Шарко не удостоил ее ответа.
Аллея, по которой он шел, нырнула в чахлый скверик. Деревья стояли неподвижно, опустив вниз отяжелевшие от снега ветки. На них сидели то ли галки, то ли вороны – черные, как головешки, птицы с костяными клювами, похожими на кинжалы. Они дожидались, пока прокурор приблизился, а потом стали перелетать дальше и дальше, сбивая крыльями снег с сучьев. Почему-то Шарко казалось, что они сопровождают его потому, что видят в нем будущую добычу. Рассчитывали попировать им? Ему было все равно. Он уже умер. Когда потерял дочь.