Глава шестая
Севастопольский бунт
Одновременно с началом войны с Турцией в 1828 году на юге России начались события, которые повлекли за собой большие потрясения в этом крае. В 1828 году на юге России началась эпидемия чумы. Эпидемия захватила обширные районы и действующую армию. Не остался в стороне от этой беды и Черноморский флот.
Военный историк А. Керсновский пишет: «В 1831 году Россию и всю Европу посетила доселе неизвестная повальная болезнь, характеризовавшаяся молниеносным распространением, сильными мучениями больных и очень высокой смертностью. Врачам она была знакома и раньше понаслышке под именем “азиатской холеры”, но причины ее появления и способы лечения были им неизвестны. Старые, испытанные против чумы и различных “гнилых горячек” средства – устройство карантинов, оцепление зараженных местностей рогатками, окуривание проезжающих на больших дорогах – оказывались совершенно недейственными. Народ заволновался, обвиняя, как водится, в отравлении “дохтуров” и начальство. Беспорядки произошли по всей России – в Петербурге холерный бунт был сразу усмирен лично Государем. Стоя в коляске во весь свой богатырский рост, Император Николай Павлович скомандовал бунтовавшей на Сенной площади толпе: “На колени, мерзавцы! Шапки долой!” Эффект этих громовых слов был поразительный. Большое количество смутьянов Северо-Западного края и столичной черни было выслано в рабочие батальоны и направлено в военные поселения Новгородской губернии».
Чтобы не пустить страшную болезнь в Николаев и Севастополь, в мае 1828 года вокруг городов установили карантинное оцепление. В оцеплении имелись заставы, пропускавшие скот на ближние пастбища и подводы с продовольствием в город.
При этом, если в Николаеве вопрос удалось решить более-менее спокойно, то в Севастополе из-за безответственности местных властей все произошло иначе. В июне 1829 года, несмотря на отсутствие чумы в самом городе, городские власти предельно ужесточили предохранительные меры: всякий желавший оставить Севастополь или въехать в него содержался в особом карантине от 14 до 19 дней. В результате окрестные крестьяне отказались везти в Севастополь дрова и продукты. Цены на все резко подскочили, на карантинных заставах расцвела коррупция. Чумы в городе по-прежнему не было, но всех подозрительных больных собирали в пещеры Инкермана, на старые суда-блокшивы, в неприспособленные здания. Многие умирали там от бесчеловечного обращения и дурных условий. Из-за плохого продовольственного снабжения среди матросов Севастополя распространились желудочно-кишечные заболевания. Адмирал Грейг, занятый ведением боевых действий, оставил Севастополь без всякой помощи. Хлебные магнаты (Рафалович и другие) отказались везти в Севастополь хлеб по фиксированным ценам. Они требовали отпустить цены и открыто желали обогатиться на бедственном положении севастопольцев. При этом командование Черноморским флотом во главе с Грейгом фактически бросило город на произвол судьбы. Положение настолько обострилось, что император Николай I срочно направил в Севастополь собственную комиссию во главе с флигель-адъютантом Римским-Корсаковым. На месте к руководству комиссией присоединился и присланный с Балтики контр-адмирал Фаддей Беллинсгаузен (знаменитый мореплаватель и первоткрыватель Антарктиды). Черноморским адмиралам Николай в сложившейся ситуации уже не доверял!
Столичная комиссия работала до ноября 1829 года. В итоговом документе Римский-Корсаков отметил, что «по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления», что «приказы главного командира насчет приема провианта и провизии вовсе не исполняются». Поразительно, но даже по окончании работы комиссии Грейг не принял никаких надлежащих мер. К этому времени война с Турцией уже два месяца назад как завершилась, и командующий вполне мог уделить хоть какое-то внимание бытовой стороне жизни собственного флота. «Непринятие мер» очень странным образом совпало с назначением обер-интендантом флота любимца Грейга капитана 1-го ранга Критского. Санитарные кордоны, не пропускающие продовольствие, отказ греко-еврейского хлебного сообщества от обеспечения Севастополя хлебом по старым ценам (т. е. самая настоящая ультимативная спекуляция!), весьма странное поведение флотского интенданта Критского и его покровителя Грейга – все это полностью исключает случайность совпадений. Перед нами самый настоящий спекулятивный заговор, возглавляемый, как это ни прискорбно, самим командующим. Голод должен был стать обоснованием для закупки хлеба по значительно более высоким ценам, а кордоны вокруг Севастополя исключали всякий альтернативный подвоз хлеба. Судя по всему, предполагалось, оголодив город до последней возможности, потом произвести оптовую закупку хлеба у Рафаловича и его компаньонов по тем ценам, которые были выгодны купцам.
В этом деле потрясает не только жуткий цинизм ситуации, но и полная уверенность организаторов севастопольского голода в своей безнаказанности. Причем эта уверенность была вовсе не безосновательна. Едва комиссия закончила свою работу, как из Петербурга пришло указание немедленно прекратить всякие расследования деятельности черноморских интендантов, а само дело закрыть. Поразительно, но некие силы смогли перечеркнуть деятельность императорского флигель-адъютанта Римского-Корсакова и не последнего по своему влиянию на императора контр-адмирала Беллинсгаузена. Было очевидно, что центральная власть столкнулась с некой чрезвычайно могущественной тайной силой, не боящейся ни законов империи, ни самого императора. Ряд историков считает, что именно данный запрет во многом способствовал возникновению в Севастополе печально знаменитого «чумного бунта». Но зачем мафии надо было нагнетать обстановку в Севастополе, ведь понятно, что разница цен на хлеб не могла серьезно обогатить миллионеров Одессы и Николаева? В чем же причина этой провокации, да и была ли она вообще?
Оказывается, что причина была, и весьма серьезная. Дело в том, что черноморской «мафии» (да и Грейгу тоже) было весьма выгодно вызвать социальный взрыв в Севастополе, после которого там последовали бы неминуемые репрессии. В результате бунта и его последующего подавления можно было лишить город квалифицированной рабочей силы, объявить Севастополь неблагонадежным и надолго закрыть вопрос о развитии там казенного судостроения, на котором очень настаивал император Николай. Подробно о событиях, связанных с тяжелейшей борьбой Николай I с черноморскими мафиози в вопросах кораблестроения, мы еще поговорим в свое время.
Пока же отметим, что в 1929 году император Николай I еще не был столь авторитетным и непререкаемым повелителем империи, как в конце своего царствования. Всего четыре года минуло с момента мятежа декабристов-масонов, только что завершена тяжелейшая война с Турцией, вот-вот мог вспыхнуть мятеж в непокорной Польше. Еще не были расставлены на главенствующие посты честные и преданные государственные деятели, еще не была создана эффективная система спецлужб. Если в столице к этому времени Николай I в целом уже полностью контролировал обстановку, то на границах огромнейшей империи до полного контроля было еще далеко.
Отметим здесь и метод императора – в случае непонятной и сложной обстановки на местах для выяснения ситуации посылать туда лично преданного и честного флигель-адъютанта. Что касается Римского-Корсакова, то в свете произошедших далее событий можно считать, что ему просто повезло – он остался жив. Возможно, николаевско-одесские воротилы просто не успели сориентироваться в обстановке, может, были уверены, что и так сумеют нейтрализовать императорского адъютанта, а может, посчитали, что произведенное им расследование не столь глубоко, что позволит им откупиться, что, собственно говоря, видимо, и произошло.