Неизвестная война императора Николая I - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Шигин cтр.№ 37

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Неизвестная война императора Николая I | Автор книги - Владимир Шигин

Cтраница 37
читать онлайн книги бесплатно

В течение нескольких месяцев суд под председательством вице-адмирала Языкова добивался признания мичманом Далем своей вины за стихи. Языковым были составлен лист вопросов к арестованному мичману. Этот лист сохранился. Вот перечень изложенных на нем вопросов:

«1-й. Где и у кого видал он сочиненный пасквиль, противу которого сделал он возражение, соображаясь во всех словах оного, в своей им так называемой “Антикритике”, ибо Комиссии суда известно, что все листы, приклеенные по разным частям города, были на другой же день Николаевскою градскою полициею со всех мест оторваны, следовательно, ни у кого оного пасквиля не долженствовало оставаться.

2-й. На кого он относит слово: “та полька не полька, а Лейка жидовка”; и почему он мог знать мысль сочинителя, на кого он именно разумел называть полькой, какая именно ее сестра и мать “такие торговки, подрядами ставят, что Бог подарил”.

3-й. В каком местечке, кто и при ком именно его “уверяли, что Лейку прогнали и высекли там” и почему он может ссылаться на г. полицмейстера насчет написанного им в его “Антикритике”: “Та полька не полька, а Лейка жидовка”, тогда как Комиссия спрашивала его о сем, а ни кого другого, зная, что он верно известен о сей женщине, потому что пасквиль был написан прежде, чем он у него взят».

Несмотря на почти ежедневные допросы и моральное давление, Даль категорически отказался дать показания. Почти через месяц мичман официально заявил: «О женщине Лейке произносил слова в присутственном месте г. полицмейстер Федоров, который показал, что ему известно, о какой именно женщине в приклеенном пасквиле речь идет…»

Прошло еще несколько месяцев, и Даля все же заставили написать ответы на составленные вице-адмиралом Языковым. Вот что написал мичман Даль:

«1. Ежели сам сочинитель не известил о числе им прибитых пасквилей, то никак нельзя полиции ручаться в том, чтобы она успела захватить оные все до одного; кому случилось выйти на улицу раньше служителей полиции, тот мог увидеть и снять один или несколько из прибитых по углам листов. Доказательством сего служит то, что он видел упомянутую пасквиль на другой день публикования оного в руках у двух канцелярских служителей, читавших оную на улице против квартиры капитана I ранга Гаитани, имена коих он не знает. Догадка его в рассуждении мыслей сочинителя пасквиля основывается единственно на слухах.

2. Кто же такая “Лейка жидовка” г. полицмейстер подполковник Федоров может подать подробнейшие всем известия, ибо когда он допрашивал, для чего он в листах с найденными у него стихами взял партикулярное письмо, писанное к нему из Польши, не думал ли он найти в оном что-либо касательно сей “польки или жидовки”, то он отвечал: происхождение и дурное поведение сей женщины столько известно, что было бы излишним чинить подобные разыскания. Следовательно, он знал, о какой именно особе речь идет в прибитой пасквиле.

3. Выражение “в каком-то” он… не помнит. Под словом “наш” разумел он “наш Николаев”. Он, не смеючись говорит, не верит, чтобы здесь находилась жидовка Лейка, которая была бы высечена и выгнана из другого местечка, не верит, чтобы наш Николаев дал бы пристанище такой распутной женщине».

Что ж, Владимир Даль держится весьма достойно. Он не только храбро защищается, но еще и сам переходит в атаку на самого полицмейстера.

Из показания полицмейстера Николаева Федорова: «Николаевский полицмейстер Федоров отозвался, что он не находит надобности объясняться вместо подсудимого тем более, что г. мичман Даль (как может припомнить), бывши в присутствии на другой день по взятии в доме пасквильных листов, не открыл ему до кого относились ругательства, в “Антикритике” его написанные».

Решением Комиссии военного суда мичман Даль был разжалован в матросы на шесть месяцев. Адмирал Грейг, разумеется, с большой радостью утвердил приговор. Впрочем, Даль сдаваться не собирался и написал письмо императору Николаю I. Теперь дело о всесильной подрядчице вышло на всероссийский уровень. Приговор Черноморского суда был рассмотрен главным Аудиторским департаментом, и столичные юристы пришли к выводу, что мичман понес слишком суровое наказание за свою мальчишескую шалость. Решением Аудиторского департамента годовое заключение на гауптвахте было зачтено за отбытие наказания. Таким образом, можно считать, что Петербург фактически отменил репрессивные меры к мичману со стороны Грейга и в определенной мере оправдал. Однако нам не известно, было ли это сделано из приверженности к букве закона и справедливости или в отместку грейговскому клану, которым в столице были давно недовольны.

Летом 1824 года мичман Даль перевелся в Кронштадт. И хотя дело он свое знал и служил неплохо, вскоре вынужден был с морской службой расстаться. У Грейга и в Кронштадте было немало влиятельных друзей, которые сделали пребывание Даля на флоте невыносимым. Из указа об увольнении В. Даля: «…уволить, согласно прошению, за болезнью, в отставку, с мундирным полукафтаном».

Позднее историки выдумают историю о том, что Даль уволился с флота по собственной инициативе ввиду того, что «плохо переносил качку на море». Даже спустя столетия история расправы черноморской мафии над молодым мичманом была не желательна для публикации. Почему? Может потому, что в эпиграмме Даля присутствовало юдофобское начало? Может, наоборот, потому, что именно после расправы он и стал ярым юдофобом? Историк флота Ф.Ф. Веселаго в «Общем морском списке» относительно эпиграммы писал так: «Это было собственно юношеское, шутливое, хотя и резкое стихотворение, но имевшее важное местное значение, по положению лиц, к которым оно относилось». Известно, что само стихотворение называлась «С дозволения начальства» и велось от имени некоего преподавателя итальянского языка.

Как бы то ни было, но после изгнания с флота бывшему офицеру Далю пришлось начинать полуголодную учебу в Дерпте на врача. К слову сказать, Грейг до конца своей жизни не забыл о Дале и, уже став сенатором, сделал все, чтобы помешать его карьере. В течение тридцати лет за Далем следовала мрачная тень Грейга и его любовницы. Лишь в 1859 году, когда старик Даль собирался выходить в полную отставку, указом императора Александра II было велено «не считать дальнейшим препятствием к получению наград и преимуществ беспорочного служащим предоставленных дело о “сочинительстве пасквилей мичманом Далем”». Впрочем, как мы в дальнейшем увидим, с Далем поступили все же достаточно мягко. С флота он был изгнан, но, по крайней мере, остался в живых. А ведь могло быть и многим хуже…

В 1841 году, поступая на службу в Министерство внутренних дел, Владимир Даль написал автобиографию, в которой описал и свое видение давнего «николаевского дела»: «Воспитан будучи в Морском кадетском корпусе, я с 1819 года служил во флоте, в продолжение семи лет. В Николаеве написал я не пасквиль, а шесть или восемь стишков, относившихся до тамошних городских властей; но тут не было ни одного имени, никто не был назван, и стихи ни в коем смысле не касались правительства. Около того же времени явился пасквиль на некоторые лица в городе, пасквиль, который я по сию пору не читал. Главный местный начальник (адмирал Грейг. – В.Ш.) предал меня военному суду, требуя моего сознания в сочинении и распространении этого пасквиля, тогда как я увидал его в первый раз на столе военного суда. Дело тянулось с лишком год, не было никакой возможности изобличить меня в деле, вовсе для меня чуждом, и несмотря ни на что, я был. Этот второй пасквиль написан был на жившую в доме адмирала Алексея Самуиловича Грейга, близкую к нему личность, наконец обвинен, без всяких доказательств, и приговорен к лишению чинов. Прибегая к единственному пути спасения, предоставленному в таком случае законом, я подал на высочайшее государя императора имя просьбу с объяснением всех обстоятельств дела. Вследствие просьбы этой, несмотря на силу главного морского начальника и мое пред ним ничтожество, генерал-аудиториат меня защитил: мне возвращен был чин лейтенанта, со старшинством противу товарищей, и сам я переведен на Балтийский флот. Не хочу оправдываться в проступке своем, но смею думать, что я пострадал за него довольно, и что это для молодого человека, едва только оставившего корпус, есть достойная наказания и забвения шалость».

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению